Родом из ВДВ

Но в будничной жизни они оставались ломовыми лошадьми, запряженными вместе, и Игорь небезосновательно считал, что без его сухой практичности и терпения склонность друга к романтическим переживаниям давно подвела бы его. Вот это они знали оба и поэтому упорно держались вместе и были весьма полезны друг другу, как два химических элемента, которые только в чудесном соединении обеспечивают стабильный иммунитет каждому. Способность Алексея бесстрастно и вместе с тем емко и красочно оценивать прошлое оказалась весьма ценной для Игоря, только в эти мгновения его внезапно прошибало: по странному стечению обстоятельств сам он никогда не имел личного прошлого. Его прошлое являлось достоянием его родителей, частью военной судьбы отца; его личная жизнь казалась ему самому костью, периодически бросаемой собаке с неокрепшими зубами, из которой та настойчиво, трогательно и чаще всего безрезультатно пыталась выгрызть то, чего уже там не было. Но еще хуже дело обстояло с будущим, которого Игорь также не чувствовал. Алексей толковал ему о каких-то упоительных перспективах, которые казались его другу слащавыми сказками, несбыточными шоколадными фантазиями. Для него парадигма будущего была до умопомрачения проста – служить, и точка! Но все-таки эти разговоры о прошлом и будущем открывали ему глаза на многие вещи, о существовании которых он доселе не подозревал. Хотя и интуитивно понимал главную проблему Алексея: тот застрял где-то между прошлым и будущим, и поэтому настоящее для него порой становилось невыносимо тягостным. Тогда как он, Игорь, жил исключительно настоящим моментом и мог научить этому незамысловатому ремеслу своего товарища.

Всякий раз обнаруживалось, что каждый из них иначе готовил себя к серьезному делу, имеющему, правда, неясные очертания и контуры. Вопрос придания смысла жизни проскальзывал почти во всех высказываниях Алексея, и Игорю это нравилось, потому что он раньше никогда не задумывался над подобными вопросами. Игоря даже удивляло, что Алексей намеревается самостоятельно сделать выбор дальнейшего пути, ведь он знал: военному особенно сложно влиять на свое будущее, и если слишком об этом заботиться, можно потерять все. Офицер, по его разумению, должен стремиться только к одному – как можно быстрее подняться по карьерной лестнице до Академии имени Фрунзе, а дальше – если уж очень повезет, то дотянуться до Академии Генерального штаба. Но в такие дали никогда не заводила его шальная мысль даже во время самых отважных мечтаний в бесконечной, вещей тиши дремучей караульной ночи.

Но и Игорь умел удивлять своих сослуживцев. Запутанность мыслей и немногословность он научился превращать в неоспоримые преимущества, принимая неожиданные, шокирующие окружающих решения будто бы в ущерб себе. Однажды, еще до первого отпуска, когда Иринеев распределял курсантов на работы, он назначил на наиболее грязные участки работы несколько человек, и в том числе Алексея, которого явно недолюбливал. Но, помимо уже назначенных, необходимо было еще несколько пар рабочих рук. Тут сержант пошел на мелкую хитрость, спросив, может, кто-то сам желает присоединиться? Вопрос был, скорее, как он говорил, «проверкой на вшивость», и замкомвзвода раскрыл рот от удивления, когда Игорь сам вызвался пойти с Алексеем и Глебом Осиповичем в мойку. «Ну, вы, хохлы, как будто смазаны салом», – только и проговорил он. Мойка слыла особо грязным и ненавистным местом, и не столько из-за самой работы, сколько из-за того, что работающие там практически были лишены возможности поесть жареной картошки с мясом – в силу невероятной загрузки и практически непрерывной работы беспощадного дьявольского конвейера по превращению грязной посуды в чистую. Чувство голода в течение долгих месяцев учебы оставалось наиболее острым после желания спать. В результате полугодичной закалки в стенах училища любой курсант был способен уснуть тотчас, в течение сорока-пятидесяти секунд в любом положении. «Дайте мне точку опоры, и я… усну», – с задором шутили они в первой год учебы. И стоило любого из них разбудить посреди ночи и осведомиться, будет ли он участвовать в поглощении продуктов – неважно, сала или шоколада, можно было не сомневаться на этот счет – через секунду курсант приобретал вид полноценного едока. И на такую-то жертву добровольно вызвался Игорь, заведомо зная, что изумит этим товарищей. Так он поступал не один раз, заслужив добрую славу человека, которого невозможно наказать работами или внеочередным нарядом. И удивительное дело: сержанты почти совсем оградили его от подобных задач. Нарушителей-то всегда было предостаточно. Терпение и усердие при выполнении монотонного будничного труда стали тем фактором, из которого Игорь научился высекать маленькие искры признания, и потому замешательство и удивление окружающих являлись самой звонкой монетой, которую он мог выбить из них за нестандартные поступки.