Родом из детства

Отец кинулся к моей кроватке. Взял меня на руки. Мать была на кухне. Остановить глупого отца было некому. Я не спал. Сытый и довольный, я блаженно пускал пузыри и шевелил ножками и ручками так, будто находился в воде и старался держаться на плаву. Очутившись в руках родителя, я, счастливый, что-то нечленораздельно залепетал. Откуда мне было знать, что меня ожидает. Папа завернул меня в тёплое одеяльце, кое-как перевязал и направился к окну.

- Гляди-ка! – крикнул он приятелю, не скрывая гордости. – Гляди, какой бутуз. Вылитый я.

В этот момент бутуз выскользнул из одеяла и полетел вниз. Одеяло осталось в руках обалдевшего отца. Через мгновенье (наверняка стоившего ему нескольких лет жизни) папа с огромным трудом вышел из ступора и понёсся вон из комнаты, из квартиры, вниз по лестнице, на улицу, в одних трусах, босой…

Могу себе представить, что он пережил за эти сорок секунд… Хотя нет, не могу представить…

Я выжил. Это понятно. Иначе каким образом я мог бы поведать вам эту невероятную историю? Ужасную историю с относительно счастливым концом.

Я упал в глубокий сугроб. И не только остался цел, но даже – чем не чудо? – не поранился. Я был невредим, это главное, а то, что я не испытывал никакого восторга по поводу своего стремительного полёта из тёплой кровати в холодный сугроб – пустяки.

Отец выхватил меня, орущего, из рук своего приятеля, который достал меня из снега, и, крепко прижав к груди, где бешено колотилось сердце, помчался назад домой.

Когда мать узнала о происшествии, она запустила в отца бутылочкой из-под молока. Бутылочки в те времена были из толстого стекла. А бутылочка к тому же была наполнена горячей молочной смесью. Короче, не повезло вдвойне. Потому как мама попала.

Разбив папе голову, мама взяла меня на руки, стала целовать и плакать. Её настроение передалось и мне, и я снова зарыдал. Из школы вернулась Наташа и тут же присоединилась к рыдающей группе. Отец молча бинтовал себе голову. На ковре тем временем образовывалось пятно, о цвете которого папа впоследствии шутил: «Ух, какое пятно – прямо кровь с молоком».

Всего этого я не помню. Рассказываю, как это было, исключительно со слов сестры. Да и мама частенько напоминала про тот счастливый случай. Стоило мне принести из школы низкую оценку, как острая на язык маманя начинала угрюмо и язвительно ворчать: «А чего ещё мне от тебя ждать? Твой же трёхнутый папаша выкинул тебя с пятого этажа в окошко. Я-то, дура, надеялась, раз невредимый, то без последствий. Какое там! Двойка за двойкой. Ты там, в сугробе, видать, все мозги себе отморозил! Идиотом растёшь! Такой же, как твой папашка. Надеюсь, он когда-нибудь и себя из окошка выбросит… Никто не заплачет…»

Кто бы мог подумать, что она нас любит. И меня, и сестру, и папу…

 

 

 

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

 

 

ПЕРВОЕ СЛОВО

 

Какое, однако, большое значение мы придаём первым и последним словам человека. Особенно последним. Нам кажется, что предсмертные слова не могут быть какими-то простыми и обыденными. Но ведь человек не только смертен, он ещё и, согласно меткому замечанию Булгакова, внезапно смертен. И практически любое слово может стать последним. Об этом надо помнить. К примеру, Уолт Уитмен однажды сказал: «Поднимите меня, я хочу какать». И тут же скончался.

Впрочем, речь сейчас пойдёт не о последних словах. Как раз совсем напротив.

Обычно первыми словами детей бывают такие простые как «мама», «папа», «баба» и «дай». Чуть менее распространены «кися» и «бибика». Но иногда дети способны по-настоящему удивить родителей.

Вот у моих соседей восьмимесячная девочка первым словом произнесла «сосо». Муж забеспокоился и начал третировать жену ревнивыми вопросами о том, кто такой Сосо. Самое удивительное, что Сосо действительно существовал. Но, к счастью для мужа, он был только в телевизоре, в качестве популярного эстрадного певца.

Мой друг Вася Солованов заговорил в полтора года. Причём сразу выдал целую фразу, а именно: «Мама, папа какает». Васина мама не очень обрадовалась, поскольку Васенька произнёс это довольно громко, а дело было в поезде, идущем в Симферополь. Пассажиры радовались, как дети, а мать неожиданно заговорившего карапуза краснела, так как сынок настойчиво и громко повторял эти первые осознанные слова.

Первое, что сказала моя сестра, было «мама». Ничего, казалось бы, выдающегося. Но сказала она «мама» по-эстонски: эма. И вообще к двум годам она уже болтала вовсю, причём сразу на трёх языках – немецком, эстонском, русском. Правда, все три языка настолько перемешались в её маленькой головке, что она выдавала фразы, используя слова из всех этих языков одновременно. Это звучало примерно так:

- Май либен эма, дай мне, битте, апельсиновый сафт немножко.

- Я дам тебе сок, - отвечала мама. – Только говори со мной по-русски.

- Гуд, мама. Их либт тебя.