Мы первые увидели их. Встречи ещё можно было избежать. Достаточно было повернуть назад или, хотя бы, свернуть в сторону. Мы взглянули на Куренного. Он всегда был нашим лидером – ему и полагалось принимать решение. Если бы он решил обойти тех ребят стороной, мы бы все с радостью его поддержали (те пацаны были явно нас старше), но он понимал, что его авторитете пошатнулся бы в наших глазах. Предполагаю, что так он и думал. Даже не думал, на это не оставалось времени, он так чувствовал. Куренной был прирождённым лидером. Время от времени у меня возникали с ним конфликты. Не потому что я оспаривал его лидерство, боже упаси! Не люблю командовать почти так же сильно, как и подчиняться. Нет, я не желал занять его место, ноя позволял себе иметь своё мнение и поступки. Пару раз мы дрались с ним, и в результате никто не считал себя поверженным. В конце концов, он сделал хитрый ход – он стал называть меня лучшим другом. Он, как мудрый начальник, сделал меня своим замом. Но я нисколько не дорожил его расположением. Если б он посмел выгнать меня из компании, я бы не скучал. В одном только нашем дворе было отдельные четыре шайки, как-то исторически так сложилось, я в каждой был своим человеком. Меня любили за мой весёлый нрав и остроумие. Куренной, наоборот , неоднократно был не в состоянии как следует прикрыть ревнивого раздражения: нафиг ты, -спрашивал он, - водишься с этим Жорой –он же придурок. Я мог общаться с кем угодно. Любопытно, куда это всё девалось?
Итак, мы находились в Голосеевском лесу и столкнулись с компанией незнакомых парней. Их тоже было шестеро.
Мы шли себе мимо. Они нас заметили. Конфликт не заставил себя ждать.
Они окликнули нас:
- Эй, вы!
Я глянул на Куренного, тот шагал с отрешённым лицом, что называется «на полнейшем морозе».
- Вы чего - оглохли? Что вы тут шляетесь?
- Тебя забыли спросить, - огрызнулся я на ходу.
- Чё ты сказал?
Куриной зыркнул на меня колючим взглядом, обернулся к ним, и ответил за меня:
- А что нельзя? Это что ваш лес?
Те подошли к нам.
- Ну, не ваш, точно.
- И не ваш, - парировал Куренной.
- А чей? – спросил самый крупный из шестерых, рыжий такой, и, шагнув к Куренному вплотную, пихнул его руками в грудь.
Куренной отпихнул его в ответ.
- Бей их, пацыки! - крикнул рыжий и накинулся на Куренного.
Каждому досталось по противнику. Меня судьба свела с каким-то долговязым парнем, лицо которого обезобразило шрапнелью оспы.
Я поднял сжатые кулаки к лицу, встал в стойку. Он был на полторы головы выше меня, но меня переполняла уверенность в том, что я его одолею. Я уже даже знал как. Лишь только он приблизится на расстояние удара, я тюкну его «прямым» в край подбородка и он, клюнув головой воздух, отправиться в глубокий нокаут, а я брошусь помогать кому-нибудь из наших.
Я не спешил. И время замедлилось. Он двигался навстречу ко мне. Я выждал. Собранный, сконцентрированный… Он шёл не поднимая руки, открытый полностью…
Глядел я ему прямо в глаза. Потому что помнил наставления тренера:
- Не следи за руками, - говаривал он. – Всё его тело врёт, смотри в глаза. За мгновение до удара ты увидишь, что он собирается ударить, и этого мгновения тебе хватит, чтоб уйти от удара.
Он приблизился. Я уловил, что он собирается ударить первым: мышцы его лица напряглись, губы сжались, глаза сверкнули… Я успел перенести тяжесть своего веса на правую ногу, готовый увернуться от любого удара, а затем нанести свой…
Он так и не поднял своих рук. Он задействовал ногу. Врезал сл всей дури ногой. Удар пришёлся в пах. Острая боль пронзила все внутренности, перехватило дыхание, из глаз непроизвольно брызнули слёзы… Бой был быстро и позорно проигран. Мой противник повалил меня на землю, и принялся колошматить меня поверженного с невероятной злобой, вдохновенно, словно тесто месил.
Дела моих товарищей тоже протекали не блестяще. Краем глаза я успел заметить: противник Додина оседлал его и, держа за волосы, тыкал мордой в грязь; неподалёку Куренной и рыжий, вцепившись друг в друга, катались по земле, прямо как любовники в приступе взаимной страсти.
Потом я услышал истерический крик Науменко:
- Бежим!
Этот крик, своеобразный сигнал к отступлению, а точнее к паническому бегству, был не только услышан всеми нами, но и предал нам силы. Я изловчился и лепил пару коротких ударов в ненавистное мне лицо, изъеденное оспой, затем, спихнув противника с себя, вскочил и понёсся прочь, вслед за товарищами по несчастью.
Душила злая обида. Физическую боль поглотила боль душевная. Я был оскорблен и разочарован.
Сам виноват! Психология начинающего спортсмена заблокировала звериную интуицию и навыки дворового пацана – и подвела. Привык, дурак, что на ринге никто не бьёт ниже пояса. Тем паче ногой.
С боксом было покончено. Окончательно и бесповоротно.
В уличных драках была иная психология, и напрочь отсутствовали правила. А я в детстве был лодырем и раздолбаем.
Я ещё неоднократно делал попытки подружиться со спортом.
Месяц ходил на каратэ. Но мама отказалась платить за тренировки.