Родом из детства

Я был поразительно похож на отца. Не только внешними чертами. Походкой, манерой поведения, смехом… Я был постоянным напоминанием о нём… Плод любви. Так она говорила. Плод любви – он же яблоко раздора. В том смысле, что их отношения начали портиться после моего рождения. Она-то, вероятно, рассчитывала, что я окончательно свяжу их вместе, но нет! Поэтому, будучи трезвой, мама меня любила, а пьяной – ненавидела.

Всему был виной алкоголь. Я был в этом уверен. И при возможности незаметно для матери выливал его. К примеру, в бутылке грамм триста. Мама отвлеклась – говорит по телефону, или пошла в туалет, или мусор выносит… Я грамм сто – сто пятьдесят выливаю в раковину, а чтобы разница не бросалась в глаза – доливаю в бутылку чуток воды. Так вот. Однажды мама, выпив немного, неожиданно уснула. Был вечер. Часов семь. И до ночи – я знал – она ещё проснётся и будет снова пить. Я решил уничтожить хотя бы половину оставшейся водки. Но как? Мы находились в комнате. Мать спала очень чутко, а дверь всегда так предательски скрипела… Одним словом… Я не видел другого выхода, кроме как влить водку (грамм сто пятьдесят) в себя и уничтожить её таким образом.

Было мне десять лет. Может, одиннадцать…

Вот почему с тех самых пор лишь только женщина выпивает, она сразу лишается малейшего моего уважения: она теряет для меня всякое право зваться женщиной.

К чему такая категоричность? Наверное, ни к чему. Но это неосознанный принцип. Это нечто внутри меня. И это нечто, мне не подвластное, это сильнее меня…

 

 

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

 

 

О, романтика!

 

 

В Крыму, в пионерском лагере, меня снова угораздило влюбиться. А как не влюбиться? Ведь лето! Кругом красота! Море, солнце, чайки… Вечерняя прохлада окрыляет и если не уносит ввысь, то хотя бы приносит желание смотреть на небо, на котором зажигаются бесчисленные звёзды: словно в солнечный день кто-то всемогущий накрыл небо чёрной тканью, побитой молью.

Я влюбился. Потому что пришла пора.

Берусь предположить, что, возможно, я сперва ощутил состояние влюблённости и только затем начал подыскивать достойный объект этой самой влюблённости. Не исключено.

Очень мне понравилась одна девочка. С волосами цвета табака и серыми глазами. У неё была ослепительная улыбка, а на щёчках ямочки.

В первый раз я увидел её в столовой. Она сидела отдельно от всех детей, за тем столом, за которым обычно сидели пионервожатые, физрук и самый страшный человек в лагере, старшая пионервожатая – Лариса Андреевна.

Без особого напряжения мозга я пришёл к единственному логичному умозаключению: сероглазая девочка – дочь Ларисы Андреевны. Я заметил, что строгий, прямо-таки испепеляющий взгляд Крысы Андреевны – так мы называли старшую пионервожатую за глаза – несколько добрел, когда в поле её зрения попадала эта милая девочка с волосами цвета табака.

Скоро мне пришлось убедиться в ошибочности моего предположения. Всё обстояло намного хуже. Девочка оказалась дочерью начальника лагеря. Звали её Лида. Ей было двенадцать лет. То есть она была почти на два года меня старше.

Здравый смысл подсказывал держаться от неё подальше. В лагере было полно красивых девчонок. И в моём отряде тоже. Но Лида мне нравилась больше всех остальных.

Мои соседи по палате предостерегали меня. Они говорили:

- Ты дурак. Она с тобой водиться не станет.

Я упрямо уверял, что станет.

- А если и станет, - говорили они, - то тебя выгонят из лагеря.

- Это за что же? – недоумевал я.

- А вот посмотришь!

Я с детства заметил за собой одно неприятное качество: если мне говорят «нельзя», то я пытаюсь доказать, что мне «можно». Не знаю, с чего я решил, будто я какой-то особенный. А может, я лишь хочу быть особенным. Но если это действительно так, значит, я такой же, как все.

Собравшись с духом, я как-то к ней подошёл и небрежным тоном окликнул:

- Эй, а не хочешь сходить со мной на свидание?

Она окинула меня всего пытливым взглядом и спросила:

- А ты кто?

Я пожал плечами:

- Курилко. Из шестого отряда.

- А меня Лида зовут.

- Это я уже выяснил, - говорю. – Так что насчёт свидания?

- Ну приходи, - предложила она, - завтра в три часа к морю, к спасательной вышке.

Это была чистой воды провокация. С женским коварством, с умыслом (не иначе) она назначила самое неудобное для меня время. Ведь в три у нас «тихий час».

И глазом не моргнув, я спокойно заверил:

- Приду.

- До завтра, Курилко из шестого отряда.

- До завтра.

Весь вечер мои товарищи бурно обсуждали сложившуюся ситуацию.

Один говорил:

- Это она нарочно, чтобы ты придти не смог.

Второй возражал:

- Она наперёд знает, что он откажется.

Третий соглашался:

- Точно! А если он и решится, то она же первая и наябедничает.

Я пытался встать на её защиту.

- Может, - говорю, - не приняла во внимание «тихий час». На неё ведь режим дня не распространяется. Она гуляет, где хочет и когда хочет.

- Как же! Она всё заранее просекла. Девчонки хитрые! А эта – тем более.

В результате все единогласно сошлись во мнении, что идти на свидание мне не следует. Пожалею.