Родом из детства

Это был оглушительный успех. Таких оваций не слышал ни один советский поэт того времени. Во всяком случае, в таком возрасте. Это было признание. Многие стали переписывать всё, что я теперь выдавал. Я легко и молниеносно достиг широкой известности в узких кругах. Моей популярности в школе мог позавидовать любой живой и мёртвый классик. Я не преувеличиваю.

Меня охватила звёздная болезнь. Местами переходящая в манию величия.

Я поверил в свою исключительность. Стал поглядывать на одноклассников свысока. Не явно, конечно, но вполне заметно. Даже в разговоре с учителями нет-нет, да и проскакивали нотки пренебрежения. Я не дерзил им, не хамил, напротив, я стал говорить с ними любезнее, но с характерным чувством собственного превосходства. Что бы я ни говорил, между строк читалось невысказанное: мол, я отношусь к вам с уважением, вы мои учителя и всё такое, но вы, наверное, не догадываетесь, как же вы будете гордиться тем, что учили меня; каждая из вас будет уверять общественность в том, что именно она была моей любимой учительницей и что именно она первой заметила слабые, неуверенные ростки моего таланта.

Я думал о том, что сейчас они злятся на моё поведение, ставят мне двойку, а когда-нибудь будут скрывать этот поступок. Умалчивать в многочисленных интервью, если доживут до них, о наших проблемах.

Вот такие совершенно не скромные мысли в столь раннем возрасте и без всяких на то оснований.

 

 

 

 

ГЛАВА ОДИНАДЦАТАЯ

 

 

 

В ПЕРВЫЙ РАЗ В ПЕРВЫЙ КЛАСС

 

В первый раз в первый класс я отправился не первого сентября, как все нормальные дети, а второго. Первого сентября у мамы случился острый приступ бронхиальной астмы: под утро дважды вызывали «Скорую помощь». Словом, было не до школы.

Школьную форму мне мама купила, а вот на портфель денег не хватило. В школу я пошёл с полиэтиленовым пакетом, на котором была изображена Алла Пугачёва. К этому позору прибавилось отсутствие приличной обуви. Туфли были недоступны, сандалии прохудились. Пришлось идти в кедах. Даже я осознавал, что вид мой жалок.

Оказалось, что я самый маленький в классе. Меня посадили за первую парту. Напротив учительского стола.

На ближайшей же перемене я сообщил одноклассникам, что я немец. Это была наглая ложь. Немкой была моя сестра, да и то наполовину.

Одноклассники мне не поверили. Вернее, засомневались.

Кто-то попросил:

- А ну, скажи чего-нибудь на немецком.

- Ладно, - говорю.

Я выдержал паузу, а затем изобразил что-то дикое вроде:

- Схайне бит дрите лайн хуц глите!

Я выкрикнул этот нелепый текст громко и звонко, так же как говорили фашисты в советских фильмах. Прозвучало похоже и убедительно. К тому же я несколько раз слышал, как сестра разговаривала по телефону со своим отцом. И всякий раз её кривлял довольно похоже. Так что имитация удалась.

Одноклассники спросили:

- И что ты сказал?

- Сказал, - говорю, - какие же вы дураки, раз не верите.

- Это какая-то абракадабрица, - фыркнул самый здоровый из мальчишек.

Я закатил глаза и сказал то, что частенько повторяла мама:

- О, майн гот! Фома ты неверующий. Заткнись, раз не знаешь.

После чего я усугубил ситуацию тем, что сообщил по большому секрету, будто у меня дома живёт волк. Хотя на самом деле это была всего лишь моя мечта.

- Какой волк?

- Обыкновенный, - говорю. – Серый такой.

- Откуда? – спросил тот самый здоровенный мальчишка, которого, как я понял, звали Сашей.

Сквозь презрительный прищур я оглядел Сашу с ног до головы и ответил:

- Из леса, откуда же! Или, ты думаешь, волков в магазине продают?

Все кругом рассмеялись, Саша насупился.

- Врёшь ты всё! Диких зверей нельзя держать в городе.

- Сам ты, - говорю, - дикий. Но тебя ж держат в городе.

Он пихнул меня в грудь. Я упал. Назревал конфликт. Поэтому я применил излюбленный приём.

- Извини, - сказал я и протянул руку для рукопожатия. – Давай дружить?

Саша растерялся. Он стоял и не знал, как поступить – отпихнуть меня или пожать мою руку. В следующее же мгновение я ударил его кулаком в нос и сразу кинулся наутёк. А догнать меня никто не мог. Бегал я легко и быстро.

Конечно, это было подло. Но в открытом противостоянии с этим бугаём мне ничего хорошего не светило. Я никогда не переоценивал свои физические возможности.

Я и во дворе своём так поступал. Я был хилым мальчишкой, но при этом болезненно гордым и самолюбивым. Грубость или малейшее пренебрежение со стороны сверстников могли вывести меня из себя.

Тактика «ударить и бежать» в итоге всегда приносила свои плоды. Со мной предпочитали не связываться. Меня это устраивало. То, что это подло и трусливо, меня не трогало. Пусть! Зато меня даже Куренной – заводила и главарь нашей дворовой компании – опасался провоцировать.

Итак, я ударил Сашку Брюховецкого и убежал. После звонка вернулся в класс. При учительнице Сашка не мог мне ничего сделать. На следующей переменке я в коридор не вышел.

Когда за мной после пятого урока пришла мама, её окружили мои одноклассники.

- А что, - поинтересовались они, - Алёша немец?

- Кто вам такое сказал? – удивилась она и зыркнула в мою сторону.

Я виновато опустил голову.