Родимый край

Выла еще одна весьма важная причина, заставившая ее поехать к Антону. Эту причину она скрывала от всех, даже от Ильи: ей хотелось избавиться от щербины. «Надоело шепелявить, пусть Надя поставит мне зубы молодые, может, я через то помолодею». И она решила завтра же пойти в Трактовую к Онихримчукову просить отпуск. Могут сказать: зачем же к Онихримчукову? А почему не к бригадиру? Если по правилу, то нужно бы, конечно, пойти сначала к бригадиру. Но, с тех пор как Василий Васильевич не по своей воле стал ее сватом, отношения у них были не то что не соседские, а прямо-таки враждебные. Бригадир никак не мог смириться с мыслью, что его дочь стала женой Ильи Голубкова. Разве тут можно идти к бригадиру с просьбой об отпуске? Да он и говорить не пожелает.

И как же удивило и поразило Евдокию Ильиничну то, что Василий Васильевич вечером сам пожаловал в ее хату. Никогда раньше не заходил и вдруг пришел. Худющий и злой, он остановился возле порога. Смотрел молча, и в тоскливых его глазах показались слезы.

— Проходи, сват, садись на лавку. Люди говорят, что в ногах правды нету…

— А где она есть, эта правда? — спросил Василий Васильевич. — У сына твоего или у моей дочки?

— Не злись, Василий, на детей. Что мы, старые, тут можем поделать? Слюбились, женились, и хоть злись, хоть не злись…

Василий Васильевич присел на лавку, закурил, помолчал.

— Ездил Илья к Стеше?

— Был, — ответила Евдокия Ильинична. — Такая, сват, у них4 любовь, что каждое воскресенье Илюша Стешу навещает.

— Как она там?

— Ничего, учится хорошо… Веселая. А что еще надо?

— Какая теперь у нее будет специальность?

— По сыру да по маслу… Специальность хорошая. Да ты порасспроси Илюшку. Он-то знает лучше меня.

— В город Илья не собирается перебираться жить? — помолчав, спросил Василий Васильевич. — Антон мог бы помочь брату… Механики всюду нужны.

— Чего Илья в городе не видал? — удивилась Евдокия Ильинична. — С кукурузой-то у него какой успех! И еще мне известно, что Илья и Стеша собираются поселяться на Щу-ровой. Вот куда их тянет.

— И ты с ними?

— И осталась бы тут, да боюсь… Унесет Кубань и хату и меня.

— Вчера было заседание правления. Ох, и злющий был Онихримчуков! — доверительно сообщил Василий Васильевич. — И все через наше переселение. Онихримчуков требует, чтоб к празднику все мы перебрались на Щуровую… Досталось и мне на орехи.

— Знать, насильно разлучат с Прискорбным, — заметила Евдокия Ильинична. — Хочешь не хочешь…

— Кубань нас насильничает…

— Неудобства в тех домишках будут. Ни садочка, ни огорода, да и на работу бегать несподручно, Тут у меня своя стежка-дорожка.

— Онихримчуков обещал автобус.

— Будем мы ездить на ферму, как на ярмарку? Как те наши доярки.

— И поедем. — Василий Васильевич скривился, как от острой боли. — Беда в другом…

— В чем же?

— Как поднять хуторян… Чтоб без крику и без слез. Одна твоя соседка Анюта взбаламутит весь хутор.

— У Анюты малые дети. Анюте еще труднее трогаться с места.

— У одной малые дети, у другой садок, привычка или еще что. — Бригадир подошел к дверям, загремел щеколдой. — А Кубань — она все старается, знай себе точит и точит берег, и нету ей ни до чего дела. Это еще хорошо, что плотину поставили. — Погремел щеколдой, постоял. — Похвалили тебя, сваха, на правлении за старания. Славные у тебя вышли телята — и по росту и по упитанности. Опять назначены тебе самые большие старательные…

— А мне зараз как раз денежки нужны, — весело сказала Евдокия Ильинична. — Детей собираюсь проведать. Не откажешь в отпуске, сват?

— Я-то не откажу. А как Онихримчуков?

— Было б твое согласие. „

— Все-таки Онихримчукова не обходи… Скоро праздники, может, будем переселяться. Поезжай в станицу и поговори с ним.

Утром, управившись на ферме, Евдокия Ильинична начала собираться в Трактовую. Надела серенькую, из тонкой шерсти кацавейку, которую обычно надевала только по праздникам. Застегивая пуговицы и наклоняясь, она смотрела в окно и видела мотоцикл и стоявшего возле него Илью в подпоясанной фуфайке и в кирзовых сапогах. Приятно было сознавать, что вот она, мать, принаряжается, готовится поехать в станицу, а ее сын уже стоит возле машины и поджидает ее, а потом она сядет в коляску и умчится. Нарочно, чтобы в станице заметили, голову повязала шалью с крупными маками. Маки были такие натуральные, что от их ярких цветов лицо казалось и молодым и веселым. Не столько по необходимости, сколько по привычке заглянула в зеркальце. Послюнявила брови и расправила Их пальцами, особенно старательно приглаживала ту бровь, что с родинкой. Взяла кошелку для магазина и вышла из хаты.