Роддом. Сериал. Кадры 1–13

— Танька, я жутко волнуюсь! Всю ночь не спала, готовила. Сегодня вот всё завезла и не знаю, когда накрывать, чтобы не заветрилось. Защита пока задерживается. Это всегда так?

— Всегда, Варя, всегда… Привет! — Татьяна Георгиевна поцеловала Панину в щёку. — Варя, ну какого чёрта лысого ты сама готовила, а? Назвала бы своему бугаю сумму и заказала бы. Привезли и накрыли бы в лучшем виде.

— Да что там из тех ресторанов привезут? Вдруг несвежее! Хочется, чтобы вкусно и домашнее…

— Варя! За такими столами в основном пьют. И общаются. Закуска — вторична.

— Сене приятно, что я…

— Объясни ей, что мне приятно, когда моя жена похожа на человека, а не на утомлённую кухарку! — выскочил из дверей зала, где проходили заседания специализированного диссертационного совета, Семён Ильич. — Привет! Не могла не опоздать?

— Судя по тому, что ты ещё не на трибуне, я не опоздала, — улыбнулась Татьяна Георгиевна и глянула на часы. Двенадцать пятнадцать. Начнётся всё в лучшем случае без пятнадцати час. Пока пробубнит свои речи секретарь, пока пафосу прольёт председатель, пока научные консультанты выскажутся… Сёма до трибуны доберётся дай бог к двум. Соскучится Варькина закуска, побледнеет. — Я вообще не понимаю: зачем я здесь, Семён Ильич?!

— Тань, ну ты что! Ему же нужна поддержка старых друзей и коллег!

Нет, иногда всё-таки казалось, что Варвара Степановна кретинка. Причём клиническая. Она что, в самом деле за своей закуской и прочими бессмысленными хлопотами не видит, как её Панин смотрит на Мальцеву?

— Таня, ты такая красивая сегодня! — восхищённо сказала ей Варвара Степановна. — Нет-нет, ты всегда красивая, очень красивая, но сегодня — просто невероятно красивая! Вся светишься! Просто сияешь!

Иногда клинический кретинизм не отличить от слишком глубокой житейской мудрости. В любом случае и первое и второе — залог успешной (не путать со счастливой) семейной жизни. Просто в первом случае меньше болит.

— Татья-а-ана Гео-о-оргивна! — вышел из дверей один из официальных Сёминых оппонентов, по совместительству — старый товарищ. — Боже мой, как вы прекрасны, целую ручки! — И достаточно крепкий ещё, молодой, настоящий, в отличие от Елизаветы Петровны Денисенко, профессор, отличный клиницист и блестящий учёный, действительно стал целовать Татьяне Георгиевне ручки. Судя по всему, он уже слегка принял — или после поезда минералочки и не минералочки немало выпил — и был в прекрасном расположении духа. — Идёмте в кабинет к заведующему, идёмте же немедленно! — оторвался он, наконец, от лобызаний конечностей. — Ещё не все собрались, и микрофоны налаживают, мы успеем опрокинуть за встречу!

— Варька, обнови там, в кабинете профессора! — тут же радостно подхватил Панин.

— Да-да! — Варвара Степановна метнулась исполнять.

— Семён Ильич, ты свинья! — прошипела ему Татьяна Георгиевна.

— Танька, ты в этом наряде крышесносна! — наклонившись к самому уху, прошептал ей Панин. — И у меня…

— Идёмте, Михаил Александрович! Я так рада вас видеть! — Татьяна Георгиевна взяла профессора под ручку.

В кабинете заведующего этой кафедрой уже сидела компания. И Елизавета Петровна была тут, а как же!

— Как вы прекрасно выглядите! — с ненавистью прошипела она.

— О да! — зашёлся в искренних восторгах, в отличие от денисенковских, Сёмин товарищ-профессор. — Татьяна Георгиевна ослепительна, ослепительна!

— Вам не жарко, Елизавета Петровна? — ласково улыбаясь, поинтересовалась Татьяна Георгиевна, не отказав себе в удовольствии укусить профессоршу.

— Да, может, откроем окно? — спросил кто-то из присутствующих. — Что-то Елизавете Петровне нехорошо… Мы тут слишком накурили.

— Спасибо, я в порядке!