Робинзон Крузо

Наконец я обнаружил то, что мне требовалось, в промоине под склоном, куда стекала дождевая вода. Для начала я решил изготовить кувшин для хранения зерна. Боже мой, сколько извел я глины на этот первый опыт! Какие странные и уродливые создания выходили из моих рук, какое количество горшков и кувшинов развалилось прямо на глазах и растрескалось, если я передерживал их на солнце! Мне понадобилось два месяца, чтобы кое-как состряпать пару объемистых сосудов, лишь отдаленно напоминавших кувшин.

Но и это была победа! Когда глина затвердела и мои изделия высохли, я бережно, словно они были сделаны из тончайшего венецианского стекла, перенес их в пещеру и установил в заранее сплетенные круглые корзины. Пустое пространство между стенками кувшинов и корзин я заполнил соломой, решив, что здесь будет храниться зерно нового урожая. Вскоре дело пошло на лад: мелкая глиняная посуда, все эти миски, кружки, горшочки, получились после обжига на солнце хоть куда.

Однако я стремился к большему. Мне был нужен глиняный котелок, настолько прочный, чтобы он выдерживал огонь: я мечтал сварить настоящий суп… Как-то раз, поджарив на ужин кусок мяса, я начал гасить костер и разворошил угли. Под ними я обнаружил черепок давно разбитого горшка. Он казался необыкновенно прочным и походил на обломок кирпича. Это открытие подсказало мне, что необходимо построить что-то вроде печи для обжига горшков.

Для начала я не придумал ничего лучшего, как поставить несколько сосудов разной величины на большую кучу золы, обложить поленьями, поджечь и бдительно следить, чтобы они не растрескались. Для этого нужно было точно рассчитать нужное количество дров, что мне и удалось – все горшки остались целыми, когда дрова прогорели. Такую операцию я повторил раза три-четыре.

Теперь у меня было несколько кастрюль и котелков, пусть даже и немного необычной формы. Стоило ли удивляться – ведь я был похож на неумелую стряпуху, впервые взявшуюся испечь пироги из заквашенного теста… Да что там говорить – я едва дождался, пока мои горшки остынут. Все получилось, и я тут же сварил бульон из птицы, добавив туда кореньев и горстку очищенной пшеницы.

Затем пришло время ступы, чтобы измельчать в ней зерно в муку. Это было проще, чем гончарное ремесло, но задача оказалась не менее трудоемкой. Прежде всего я отыскал крепкий пень и топором вырубил из него колоду. Из нее я вытесал деревянную чашу той формы, которая мне казалась подходящей, а затем выжег сердцевину – так южноамериканские индейцы делают свои лодки, – получив таким образом углубление. Покончив с этой работой, я отправился искать бакаутовое дерево, чтобы изготовить пест. И с этим все удалось как нельзя лучше. Отныне у меня были вместительная деревянная ступа и тяжелый пест. На очереди стояло сито для очистки муки от мякины и мусора.

И тут я зашел в тупик, больше месяца ломая голову над тем, из чего изготовить эту столь необходимую вещь. Белье мое совершенно истрепалось, тонкие сорочки давно пришли в негодность; у меня была козья шерсть, однако прясть я не умел, а уж ткать тем более. Наконец я вспомнил, что в матросском сундуке лежат без дела несколько шейных платков из муслина – тонкой индийской ткани. Воспользовавшись этими платками, я сделал три небольших сита, и они служили мне на протяжении нескольких лет.

К наступлению сезона тропических циклонов я соорудил в пещере, ближе к внешней стене, очаг. Он представлял собой углубление в земляном полу, обложенное плоскими камнями. У меня всегда имелся солидный запас сухих дров, а дым от очага уходил через вход в пещеру. Я приготовил несколько больших, достаточно широких, но мелких глиняных блюд, хорошо обожженных на огне, и спрятал их в кладовой. Кроме того, я вылепил из глины несколько четырехугольных плит и обжег их так, что они стали прочнее кирпича. Когда пришла пора печь хлеб, я развел огонь в очаге, дал поленьям прогореть и палкой разровнял угли, чтобы очаг раскалился. Сверху я положил свои плоские «кирпичи», а на них – раскатанное тесто. Затем накрыл все глиняным блюдом и засыпал жаром. Мой хлеб испекся как в настоящей пекарне. Лепешки у меня получались также отменные, лишь до пирогов руки не доходили – не начинять же их козлятиной…

На всю эту работу – гончарство, устройство очага и печи для хлеба – ушел весь третий год моей жизни на острове. Я уже не говорю о прочих хозяйственных заботах и охоте. Урожай ячменя и пшеницы я собрал своевременно и перенес в корзинах в самое сухое место пещеры. На этот раз он оказался так велик, что для зерна не хватило места. Это вынуждало меня начать строительство амбара, однако я отложил это до лучших времен.

Теперь я мог, нисколько не скупясь, использовать зерно, тем более что сухари с корабля давно кончились. Охотился я, как и прежде, регулярно, хотя запасы пороха были уже не так велики, как мне бы хотелось. Я подсчитал: сорока бушелей зерна мне должно хватить для пропитания ровно на год. Поэтому я решил отныне сеять пшеницу и ячмень в таком же количестве, как и в прошлый раз – ни больше ни меньше.

Глава 24 Пирога