Робин

Желая ненавистному семейству всяких бед и одобряя козни поварёнка, я навлёк на свою голову и на головы окружающих очередное тяжёлое испытание. После ужина со мной долго разговаривали сперва отец Уинкл, а затем мистер Эдвард. Оба убеждали меня в необходимости учиться, на что я, в полном соответствии со здравым смыслом, отвечал, что уйду, как только поймают грабителя, и тратить время и силы на то, чтобы начать овладение грамотой ни к чему, если я уйду, может быть, уже завтра. Сам-то я подразумевал, что не уйду, пока не объяснится странное поведение Энн, но другим это знать было бы лишним. Со священником я держался настороженно, потому что его облик продолжал меня смутно беспокоить, а с мистером Эдвардом, должен сознаться, вызывающе. Очень уж мне хотелось вывести этого человека из себя, заставить показать своё истинное лицо, открыть, почему он так терпим со мной. Мистер Чарльз тяготился мною и очень скоро отказался от своего первоначального порыва усыновить меня, леди Кэтрин терпеть меня не могла, не говоря уж о слугах. Даже в мистере Вениамине я ухитрился возбудить неприязнь. Почему же мистер Эдвард держит меня в своём доме вопреки не только желанию родных, но даже моему желанию, как я ему не раз уже показывал? Снова и снова я задавался этим вопросом, не находя ответа, а потому вокруг образа хозяина дома сгущался сумрак. Отцу Уинклу по положению и священника и зависимого лица полагалось слушаться хозяина, но зачем самому хозяину подвергать себя оскорблениям?

Ничего не добившись, оба моих доброжелателя отступили.

— Мы ещё вернёмся к этому вопросу, — многозначительно закончил мистер Эдвард.

Я откровенно пожал плечами и, не спрашивая разрешения, ушёл в свою комнату. А если бы не ушёл, Сэм бы проиграл, потому что у меня были бы свидетели моей непричастности к следующей катастрофе.

В своей комнате я пробыл всего-то чуть больше четверти часа, когда послышался голос Поля, звавший меня. Я не вышел, а Поль решил, что я где-то на улице, и пошёл прочь. Я сразу же передумал, так как шаги у него были очень решительными, и можно было предположить, что у него есть что сказать. Нагнал я его уже на лестнице.

— Что тебе? — спросил я.

Поль обернулся. Лицо его выражало злобу.

— Послушай, давай договоримся по-доброму, — предложил он дрожащим голосом. — Я не хочу тебе зла и разглашать всё это не буду. Отдай часы и кончим дело миром.

— Часы?

— Ты не понимаешь. Для тебя это просто дорогая вещь, а я о них мечтал с детства. Отец слышать не хотел об этих часах, дядя Эдвард мне их наконец-то подарил, а ты их спёр. Отдай по-хорошему и, обещаю, я никому не скажу, что ты их украл.

— Да отвяжись ты! Не брал я их, — отмахнулся я. — Поищи кое у кого ещё.

— Ах ты, подлец! — вскипел Поль. — Ты думаешь, что, если моя сестра из жалости покрывает твою подлость, я позволю тебе и дальше пользоваться её добротой? Посмей только ещё раз намекнуть на неё!

— Я не о ней говорю, дурак, — сказал я.

Поль полез на меня с кулаками, и я, конечно же, его оттолкнул, а этот дуралей упал, покатился с лестницы да ещё имел глупость пересчитать разными частями тела все ступеньки, вопя при этом самым оглушительным образом. Я даже испугался за него, честное слово, ведь с этакой неуклюжей скотинки станется переломать себе хребет.

— Поль! — душераздирающе закричала Энн.

Она бросилась прямо к нему, не удостоив меня и взглядом, хотя поводов для беспокойства уже не было: её драгоценный братец встал на ноги и выглядел ошеломлённым, но здоровым.

— Что случилось, Поль? — спрашивала Энн. — Как ты упал?

— Он столкнул меня с лестницы! — бессовестно соврал этот парень. — Стащил у меня часы, а потом, когда я по-хорошему попросил их вернуть, столкнул с лестницы!

Вокруг меня собралась уже целая толпа, и он поднялся к нам.

— Эх ты! — презрительно бросила мне Энн. — Я думала, что ты честный человек!

Уж лучше бы она громко возмущалась или бросилась на меня с кулаками, как уличная девчонка.

— Я не брал часы, — ответил я и ей и всем остальным. — И Поля я не хотел столкнуть с лестницы. Он полез в драку, я его оттолкнул, а он упал.

Я чувствовал полнейшую беспомощность, а мне очень хотелось, чтобы мне поверили, что я не брал эти часы. Пусть думают, что я нарочно столкнул с лестницы Поля, но нельзя, чтобы у этих людей осталось мнение, что я занимаюсь в их доме воровством. Я вор, профессиональный вор, а не гадкий жулик, готовый тащить всё, что плохо лежит, в доме, где его приютили. Моя честь восставала против этого.

— Он их украл! — чуть не рыдал Поль. — Он мне уже один раз показал, что стащить часы для него ничего не стоит, но я-то не мог предположить, что он это сделает по-настоящему. Видно, подержал в руках золотую вещь и уж не мог с ней расстаться.

— Не брал я их, — твердил я. — Зачем они мне? Если хочешь, я тебе подарю свои.

— Ну конечно! Стащишь их у кого-нибудь и принесёшь в подарок. Мне ворованные вещи не нужны.

— Да я тебе не ворованные отдам, а свои. Я их получил в наследство.

— Эти воришки всегда ссылаются на наследство! — с пренебрежением сказала Рыжая.