Робин Гуд

Однако со временем социальное положение Робин Гуда меняется — во второй половине XVI века из йомена он становится дворянином; одновременно он всё более напоминает уже не эпического героя-воина, а плутоватого пикаро из приключенческого романа, регулярно попадающего в собственные ловушки и терпящего побои от тех, кого он сам хотел проучить. Возникает ощущение, что, чем позднее написана баллада, тем менее серьезным становится отношение рассказчика и действующих лиц к происходящему. Если в ранних текстах Робин Гуд направляет своих соратников и ставит перед ними какую-то понятную задачу практического или идейного плана, то в поздних он вряд ли способен ответить на вопрос: «Куда ты ведешь своих людей?» По сути, единственным смыслом его существования становится безудержное веселье вкупе с довольно-таки агрессивными развлечениями. При этом Робин Гуд, как положено трикстеру, далеко не всегда выходит победителем из игры, которую сам же и затевает, и вполне может оказаться жертвой собственных козней. Провоцируя путников и требуя у них либо заплатить ему за то, что он их пропустит дальше, либо вступить с ним в поединок, Робин Гуд всякий раз не допускает мысли, что окажется не только побежденным, но и униженным (см.: «Робин Гуд и нищий [II]», «Робин Гуд и коробейники»). Учитывая обилие произведений с аналогичным сюжетом, лесной стрелок воистину оказывается самым битым героем английского фольклора.

В ранних балладах, помимо радостей свободы, непременно присутствует и подспудное ощущение смертельной опасности, связанное с изгнанничеством героев; но, начиная с XVI века, оно практически исчезает, хотя юридически сам статус изгнанника (англ, outlaw), которые имели Робин и его друзья, не перестает быть угрожающим. Если в первых текстах робин-гудовского легендариума лес служит символом свободы и естественной справедливости, то в более поздних — синонимом лишь веселой беззаботной жизни, причем беззаботной до такой степени, что всё происходящее вообще напоминает игру. Так, в пространной балладе «Рождение, воспитание, подвиги и женитьба Робин Гуда» бесконфликтность и условность «ухода в лес» (вынужденной меры, зачастую спасающей от смерти героев ранних произведений) доведены до логического предела. Приключения персонажей выглядят как типичное развлечение «золотой молодежи», юных дворян, которые пируют в парке и ухаживают за изящными «пастушками». Таким образом, войдя в контекст национального и политического мифа, Робин Гуд — изгнанник и разбойник — становится такой же неотъемлемой частью утопической «старой веселой Англии»[403], как «добрая королева Бесс», святой Георгий и Майский король. Однако, несмотря на все пертурбации, которые претерпевала робин-гудовская легенда, такие черты лесного стрелка, как благородство, рыцарское отношение к женщинам, щедрость, верность, благочестие и находчивость в ряде поздних баллад оставались неизменными.

* * *

Есть определенная ирония судьбы в том, что XIV—XV века отмечены в истории английской литературы как пик популярности народной баллады, а XVI—XVIII — как период, представивший нам максимальное количество сохранившихся текстов. Баллады робин-гудовского легендариума не стали исключением. Многие дошедшие до нас произведения этого цикла (пользовавшиеся к тому же наибольшей популярностью) действительно относятся ко второму периоду, тогда как не более четырех текстов (примерно из тридцати существующих, не считая варианты) можно с уверенностью датировать временем до 1500 года.

Итак, какими же были первые баллады о Робин Гуде?

Несложно заметить, что произведения, которые считаются самыми ранними — «Робин Гуд и монах» и «Робин Гуд и горшечник» — значительно длиннее баллад XVI—XVIII веков (таких как, например, «Робин Гуд и дева Мэрион», «Робин Гуд и Ален-э-Дэл»). Для сравнения: текст «Робин Гуда и монаха» состоит из 358 стихов, а «Робин Гуда и Ален-э-Дэла» — из 108. Ритм в ранних балладах неравномерный, в них почти нет внутренних рифм и мало художественно-выразительных средств. Современники, как правило, называли такие произведения «историями»[404] (англ, tale) — впрочем, точно не известно, рассказывались эти «истории» или пелись. Вполне возможно, что их исполняли напевным речитативом, как, например, французскую героическую поэму «Песнь о Роланде», делая между частями более или менее длинные паузы. Структура ранних баллад вполне позволяла их дробить; две же из них — «Робин Гуд и монах» и «Робин Гуд и горшечник» — были изначально разбиты на несколько глав, или песен (англ, fyttes), наподобие стихотворных романов. Так же выглядит и «Повесть о деяниях Робин Гуда» (далее также — «Деяния»), которая, впрочем, не предназначалась для устного исполнения (на части она делилась в силу большого объема).

С течением времени «истории» начали отдаляться от эпоса и сближаться с народной лирической песней. Балладные строфы превращались в песенные куплеты, иногда почти дословно повторяющиеся. Всё чаще появлялся припев, довольно бессмысленный и никак не связанный с текстом (например, «хэй, даун-даун-э-даун»).