Роберт Бернс в переводах С. Маршака

Хитрый Крич не торопился заключить этот договор: он хотел посмотреть, как примет свет новую книгу. Вместе с другими доброжелателями он старательно обкорнал крылья буйному таланту Бернса: не разрешил включить кантату «Веселые нищие», не говоря уже о «Молитве святоши Вилли», убедил поэта написать холодные и напыщенные стихи в честь Эдинбурга, которые нельзя читать без огорчения, вычеркнул несколько песен за то, что в них «слишком фамильярно и откровенно говорится о тесных объятиях и ночных свиданиях», а в описании девушек «мало рыцарской галантности». Но Бернс настоял, чтобы включили его «Сон» — ироническую оду на день рождения «Слабоумного Джорди», как он непочтительно звал короля Георга III. За это ему впоследствии строго выговаривала его почитательница и покровительница, миссис Денлоп, которой он ответил знаменитым письмом:

«Вашу критику, сударыня, я понимаю и хотел бы подвергаться ей пореже. Вы правы, говоря, что я не очень-то прислушиваюсь к советам. Но поэты, более достойные, чем я, столько льстили тем, кто обладает завидными преимуществами — богатством и властью, что я-то твердо решил никогда не льстить ни одному живому существу ни в прозе, ни в стихах, — клянусь в этом богом! Мне так же мало дела до королей, лордов, попов, критиков и прочих, как этим почтенным особам до моей поэтической светлости!»

Но были в Эдинбурге люди, которые бережно сохраняли и переписывали каждую строчку не вошедших в сборник стихов, помогали поэту в издании книги и на всю жизнь остались лучшими его друзьями. Это были типограф Вильям Смелли и старший клерк издательства Крича — Питер Хилл.

О Смелли Бернс писал, что это «человек высочайшей одаренности и огромных знаний, и при этом обладает самым добрым сердцем и самым тонким умом на свете». Смелли был автором многих статей в «Британской энциклопедии», написал «Философию естествознания». Он лично знал покойного Роберта Фергюссона и печатал его стихи. Большой, лохматый, угрюмый с виду Смелли был основателем «ордена Крохалланов» — так называлась веселая компания завсегдатаев таверны Джона Доу, где собиралась тогдашняя «интеллигенция» Эдинбурга — не академические ученые и литераторы, а настоящие люди умственного труда, который невысоко оплачивался, но высоко ценился теми, кто понимал толк в науке, литературе, музыке, живописи, театре. Понятно, что Бернс нашел тут подлинных ценителей своего таланта. II может быть, если бы умный и честный Питер Хилл был уже тогда самостоятельным издателем, а не клерком у «пьявки-Крича», судьба Бернса сложилась бы совсем иначе. Хилл впоследствии стал книготорговцем и всегда снабжал Бернса нужными ему книгами.

У «Крохалланов» — они взяли это имя из старинной песни о подвигах легендарных героев — не только пели и пили: здесь обсуждались судьбы страны, политические события, шли споры об искусстве, о том, как сохранить прекрасное наследие прошлого. В сущности с этого времени началась многолетняя работа Бернса над собиранием шотландского фольклора. Смелли познакомил его с гравером

Джонсоном — горячим любителем и знатоком шотландской песни, который изобрел дешевый способ «массовой» печати нот». Бернс так увлекся предложением Джонсона — издать сборник шотландских песен, что по целым дням просиживал в бывшей библиотеке Рамзея, где сохранилась коллекция старых рукописей и книг. Бернсу помогал органист Кларк, тонко понимавший музыку, и они оба горячо ратовали за то, чтобы сохранить старинные мелодии такими, как пел их народ, и не давать модным тогда немецким и итальянским «музикусам» изменять и приукрашивать их. «Какой пошлой и бесцветно гладкой становится в их обработке эта музыка по сравнению с переливчатой, вольной, хватающей за душу старой мелодией, — записывал в дневнике Бернс. — И я представил себе, что, быть может, шотландский поэт с верным и взыскательным слухом сумел бы написать новые слова к самым любимым нашим напевам».

Бернс и написал много новых песен на старые шотландские мелодии, которые так хорошо пели его мать и Джин. Он отдал этим песням не только всю свою поэтическую силу, свой «верный и взыскательный слух». В них вложена такая любовь к родине, такая великая любовь к жизни и к людям, что и поныне в каждой строчке, как в открытом сердце, звонко бьется живая, жаркая кровь.

В эти же дни Бернс выполнил давнишнее свое желание: актер Вуд, знавший Фергюссона, помог найти могилу поэта. Бернс добился разрешения поставить за свой счет надгробие. Он заказал простую гранитную плиту. На одной стороне стояло имя дарителя и надпись о том, что Роберту Бернсу дозволено увековечить священную память его собрата, а на другой — краткая эпитафия в стихах и над ней — имя, дата рождения и смерти, и одно из самых высоких званий, какого может удостоиться человек:

«Здесь покоится Роберт Фергюссон, Поэт».