Рижский редут

Когда Артамон и Сурков прибежали к своим лодкам, первые суда уже выстраивались на фарватере, и помощники моих родственников пребывали в некоторой растерянности, не видя своих командиров.

– Сговорились, – кратко бросил мне запыхавшийся Артамон. – И задаток дал. По местам, молодцы! Сегодня увидим мы занятное зрелище – и будь проклят тот, по чьей милости оно состоится!

Он имел в виду грядущий пожар предместий.

– А это еще вилами по воде писано, – тихонько возразил я. – В самом начале военных действий был переполох – враг идет, спасайся кто может. На десятый день после того, как объявили военное положение, майор Анушкин, командующий кавалерийским отрядом в разведке, донесение прислал, весь Рижский замок в ужас привел. Видел-де он уже у самой Митавы прусские колонны и через полчаса они непременно будут у рижских ворот, хотя он, Анушкин, приказал зажигать за собой мосты! А это наши казаки стадо быков к Риге гнали, быки пыль подняли непроглядную…

– И что ж?

– Разозлил фон Эссена до чрезвычайности. Когда все выяснилось, фон Эссен велел отдать его под суд за то, что опозорил мундир свой и шпагу, да заодно две губернии перепугал.

– На сей раз, сдается мне, то были не быки. А вы чего встали?! – накинулся Артамон на матросов и гребцов. – По местам, живо! Гречкин, Свечкин, Печкин, вы пока останьтесь!

Решив, что таким ловким маневром он не вызовет у команды подозрений, сообщая новости лишь мне одному, Артамон продолжал:

– В замок прискакал главный курляндский лесничий, герр Ренне, или как там его. И доложил, что неприятель переправляется через Двину в семи верстах выше Риги.

– Когда? – сразу спросил я.

– Вот! И я сразу, услыхав, подумал: когда? Спросил у товарищей, и мне тут же ответили: и часу не прошло. Вот те раз, подумал я, мы ж ходили на йолах до самого Даленхольма, никакой переправы не видали! А это никак не семь верст, это чуть ли не пять морских миль! Побежали мы с Сурком к Моллеру, он сам в недоумении. Говорит, я здешних дел еще не знаю, но коли фон Эссен отправил проверить донесение не абы кого, а начальника своего штаба подполковника Тидема-на с отрядом, то положение нешуточное.

– Черт знает что… – пробормотал я. – Не сошел же фон Эссен с ума…

Лодки, причаленные одна к другой, разъединялись, со всех сторон звучали громкие командирские голоса:

– Весла – на воду! И – раз! И – два!..

С лодки на лодку понеслась весть – прискакал гонец, неприятель точно форсирует Двину! И из Цитадели уже выходят три батальона пехоты, чтобы прибыть к переправе разом с лодками!

– Бред сивой кобылы, – пробормотал Артамон. – Но если так, мы с ними славно переведаемся! Семь верст, коли верить картам, это где Фогельсхольм и Малый Любексхольм жмутся к правому берегу, а к левому – Люцаусхольм. Занятное место для переправы! Что ж, они так и будут, как козы, скакать с острова на остров?!

Я отродясь не хаживал на канонерской лодке, а для Артамона это уже было дело привычное.

Западный ветер благоприятствовал нам. Вытянувшись на якорях на середину реки, канонерки в полветра двинулись против течения к Даленхольму.

Не желая мучиться с лавировкой, вся флотилия сперва по возможности прижалась к наветренному берегу. Неприятность была только одна – постоянно налетавшие из-за деревьев шквалы, требующие предельного внимания от рулевых и шкотовых матросов. Чтобы уберечься от излишнего крена и рысканья, шкотовым матросам велено было держать шкоты на руках, на некоторых канонерках даже взяли рифы или держали паруса в потравку.

Сложнее всего было заходить в протоки – там начиналась лавировка с метанием от берега к берегу и бесконечными поворотами, шверт то и дело чиркал по дну. Канонирам, и того веселей, приходилось постоянно уворачиваться от пролетавших над головами реев и следить за орудиями, чтобы они оставались в мало-мальски горизонтальном положении.

Через несколько часов, обшарив все протоки и никого не обнаружив, флотилия повернула обратно.

– Самый бестолковый рейд, какой только можно вообразить, – сердился Артамон, когда с борта на борт полетел приказ поворачивать к Риге. – Целый вечер толчемся на здоровенных корытах в протоках, где только на яликах ходить. И что-то рановато темнеет, братцы…

– Душно, небо тучами обложено, быть ночной грозе, – сказал Свечкин.

– Быть грозе… – подтвердил кто-то у меня за спиной.

По течению идти стало не в пример легче. Я пошел на нос к канонирам смотреть, как приближаются черные шпили рижских церквей. Вдруг на Карловом бастионе громыхнула пушка. Это был один-единственный выстрел, и он еще не означал приближения противника – он означал сигнал зажигать Московский форштадт.

Когда мы прошли почти весь Газенхольм, предместье уже полыхало.