Ритм-секция

– О боже…

Фрэнк снова пожал плечами:

– К такому решению приходишь не сразу. Нужно время.

Петра потянулась через стол и накрыла ладонью его руку.

– Простите, я не хотела быть любопытной.

– Вы ею не были. Вы задали вопрос, только и всего. Я могу говорить об этом, если люди не против.

Телосложением Фрэнк был крупнее Кита Проктора. Его лицо говорило о тех местах, в которых он побывал, не хуже камней, которые он оттуда привез. Обветренное, обожженное солнцем, разъеденное солью и льдом. Его странствия запечатлелись на нем, как на гравюре. В движении он выглядел сильным, хотя и слегка неуклюжим, но Петра давно поняла: впечатление это ложное. Фрэнк был таким же ловким, как и Проктор. При всех их различиях между ними было и поразительное сходство. Наблюдая за ним, когда он варил кофе, она не могла избавиться от дежавю – для Фрэнка это был такой же ритуал, как и для Кита, и он тщательно ему следовал.

Когда Петра во второй раз после прихода в его квартиру взглянула на часы, те показывали десять минут третьего ночи. Подняв глаза, она поймала на себе его взгляд и сказала:

– Мне пора. Я еще не собрала вещи.

Фрэнк кивнул. Не выпуская из рук стакана, Петра встала. Вино разожгло в ней слабый огонь. Нет, она не была пьяна, скорее слегка под градусом. Это чувство было бесконечно приятнее обычного опьянения, и она не помнила, чтобы алкоголь был к ней так добр.

В дверях квартиры Петра поблагодарила Фрэнка за прекрасный вечер и протянула ему стакан.

– Марина, можно вас поцеловать? – спросил он.

Кто я?

* * *

– Мне нужна кое-какая информация.

– Тип и уровень?

– Человек. Профиль второго класса.

– Имя?

– Уайт. Имя – Фрэнк. Другие имена мне неизвестны.

Мужской голос на другом конце линии поинтересовался, что еще ей о нем известно. Помимо того, что он геолог или, по крайней мере, якобы им был и что они живут в одном доме, – ничего. Завершив звонок, Петра положила трубку и какое-то время сидела в темноте. Часы показывали половину третьего.

Она взяла со стола фотографию в рамке. Кто эти люди? Актеры? Петра поднесла фото к окну, чтобы лунный свет осветил их лица. Вот мужчина обнимает женщину за талию. Оба улыбаются в объектив. Задний план размыт; дом в окружении сосен. Это были ее родители. Родители Марины, созданные специально для нее. Они уже ждали ее, когда она переехала на квартиру. Петра же знала их имена – Альберто и Франсин, – но их лица стали для нее сюрпризом.

Она резко развернулась и швырнула снимок через всю комнату. Он врезался в стену; стекло треснуло и разбилось. Затем Петра в темноте бродила по квартире, собирая другие «семейные» фотографии. Разорвав их на клочки, швырнула их в мусорное ведро.

Марина, можно вас поцеловать?

Лучше б Фрэнк спросил: «Петра, можно тебя поцеловать?» Или еще лучше: «Стефани, можно тебя поцеловать?» И, конечно же, ей хотелось сказать ему, что да, можно. Но она была слишком напугана. В его глазах она увидела поцелуй, увидела нож, увидела кровь, вытекавшую из разрезанной ладони. В глазах Фрэнка она видела, как Проктор уходит из больницы в ночь.

И она вновь надела личину Марины. И тотчас почувствовала, как сердце превращается в лед, а взгляд в камень. Так было легче – перекрыть выход всем эмоциям и ничего не чувствовать. И вот теперь, одна в своей холодной квартире, Петра поняла, что обошлась с Фрэнком, как когда-то с Проктором. И теперь, как и тогда, она вздрогнула, вспомнив об этом, отказываясь верить, что сказала такие слова.

– Вино был хорошим, Фрэнк. Но не настолько, – ответила Петра. Когда же он открыл рот, чтобы заговорить – то ли возразить или же просто сказать что-то хорошее, – она его оборвала: – Ты на что рассчитывал? Что напоишь меня и трахнешь? Ты так думал?

Слез не было; холод в ней заморозил бы любые слезы, превратив их в лед. Без четверти четыре она позвонила в Маджента-Хаус и отменила просьбу о досье.

19

Петра сняла телефонную трубку.

– Мисс Шеперд? – уточнил женский голос на другом конце линии.

– Да?

– Это говорят с ресепшна. Вас хочет видеть мистер Брюстер.

– Спасибо. Пусть поднимется ко мне в номер.

Она перешла из спальни в гостиную и выглянула из окна на 63-ю Ист-стрит. Дорогу перегораживал мусоровоз, и водители машин, которые выстроились в хвост за ним, отчаянно гудели клаксонами. В дверь постучали.

Поверх поношенного серого костюма на Эндрю Уилсоне была серая куртка-анорак. Ансамбль завершали коричневая синтетическая рубашка, алый галстук с рисунком «пейсли» и бледно-голубой джемпер с V-образным вырезом. Англичанин в Нью-Йорке, он смотрелся здесь инородным телом.

Высокий и худой, а точнее, долговязый и нескладный. На голове – густая шевелюра взлохмаченных локонов, превращавшихся из светло-каштановых в серебристые. «Интересно, с момента прибытия в Нью-Йорк он хотя бы раз прошелся по ним расческой?» – подумала Петра. Очки в черепаховой оправе с толстыми линзами искажали налитые кровью глаза. Кожа Уилсона была такой же серой, как и его костюм, а зубы – классическим американским кошмаром.