Рихтер и его время. Записки художника

Столица. Ржавые крыши. Убожество. Грязные дворы. Кругом запах нищеты. В этот год, год последнего напряжения самых последних сил, появились в городе несомненные признаки грядущей победы.

На центральной площади, прямо у выхода из метро, за веревочным ограждением выставили сбитый вражеский самолет. Но не только.

В парке вдоль набережной на целый километр растянулась странная свалка искореженного железа. Это было трофейное оружие. Изломанные танки, артиллерия и прочая военная техника, вся в крестах и драконах, при очевидной теперь безопасности все же действовали на воображение. Эти полувыставки-полукладбища были заполнены понурыми людьми, бродившими среди вражеского лома, уже тронутого ржавчиной…

Так приближалась к нам наша победа, победа тихая и суровая.

По Садовому кольцу прогнали многотысячную колонну военнопленных. Оборванные, грязные солдаты, похожие на отупевших животных, и офицеры, еще сохранившие остатки выправки и надменности. Они медленно двигались, окруженные конным конвоем, державшим автоматы наперевес. За колонной в несколько рядов шли моечные машины, водой и щетками смывая с мостовой след поверженного врага.

А на тротуарах, в окнах, на крышах все черно. Все черно от людей. Странно, что вокруг так тихо. Только слышен шаркающий безвольный шаг тысяч ног да звук лошадиных копыт… Это – гибель богов… Это – первые звуки… Это – самая середина века, его хребет и его излом… Полуживой враг, полуживой победитель, полуживой город…

Пленных встречает не торжество победителей и даже не ненависть, а только сумрачное любопытство, сразу переходящее в разочарование и безразличие.

Страна оцепенела от перенапряжения войны и теперь с великим трудом, медленно, безрадостно оживала…

К концу 1944 года настало время возвращений. Возвратились эвакуированные и даже первые ссыльные… Среди других возвратился домой и Генрих Густавович Нейгауз…

Женский портрет в кругу семьи на фоне деревьев

В ее хрупком облике чувствовалась та внутренняя женская воля, которая превосходит мужскую потому, что связана не с силой, а с достоинством. В этом лице было что-то от классических портретов Энгра или Давида. Так сказывалось влияние западноевропейской крови, унаследованной ею от предков, издавна живших в России.

Она приехала в столицу с матерью и братом. Мать – известная певица – была приглашена профессором в старую, прославленную консерваторию. С детства она занималась музыкой. Сначала на рояле – так хотела ее мать, потом рояль был оставлен, и она попробовала петь. Она училась в консерватории, в классе своей матери.

Брат, человек от природы одаренный, сразу же поступил в один из лучших столичных театров, при котором была школа-студия. Учась и работая, он очень быстро стал настоящим актером, и его начали утверждать на значительные роли. Так в первые годы сложилась их жизнь на новом месте.

Город, который они оставили ради столицы, был прекрасен и молод. Двести пятьдесят лет – не возраст для города. Но, несмотря на молодость, это был город великой культуры, город литературы и музыки. Это был город дворцов, музеев, каналов, город северных прозрачных ночей, когда небо и вода составляют единую нежно-золотистую пустоту и весь видимый мир повторяется опрокинутым, когда мосты, отражаясь, вычерчивают прекрасные овалы и в них, как в оправе, открывается новое золото классических пространств.

Как же встретила их столица? Что нашли они здесь?

Две маленькие комнаты в коммунальной квартире дома без лифта, темную крутую лестницу, настороженных соседей и больше ничего…

Прошло два-три года. И консерватория была окончена. Она осталась ассистентом в классе матери, совмещая преподавание с работой в филармонии. От природы у нее был камерный голос. Но годы занятий с матерью прекрасно выровняли его и развили. И вот она в совершенстве овладела искусством пения. Это сочеталось с подлинным музыкальным даром и принадлежностью к старой культуре. Изящный аристократизм ее искусства быстро снискал признание публики. У нее появился свой зал. Она стала известной певицей. Голос ее звучал безукоризненно чисто, ровно и тепло. Но в ее исполнении было еще одно редкое качество. И в такой степени оно было присуще только ей. Это было произношеиие! Слова у нее приобретали самый полный, самый исчерпывающий смысл. Слово воспринималось как образ. Все знают, как много прекрасных вокальных сочинений написано на плохие стихи. Но когда она пела, слова восхищали сами по себе. Это был театр, полный глубочайшей искренности и правды.

Но, несмотря на успех и всеобщую любовь, их жизнь никак не менялась. Они по-прежнему оставались в своем скромном жилище, кое-как сводя концы с концами, устраивая быт…

Вскоре брат женился, и в молодой семье появился мальчик, а через год на них свалилось страшное несчастье: во время гастролей в Сибири брат заболел, и спасти его не смогли…