При переходе к другим сферам "вещного" мира ведийских ариев приходится сталкиваться с несколько парадоксальной ситуацией: с о д н о й стороны, ритуальные "вещи" при том, что их окружает аура сакральности в силу их причастности к самому ритуалу и в силу отражения в них связей с божественно-идеальными небесными прототипами, оказываются поразительно наглядными и обладающими особой конкретностью и реальностью, "земной" привязкой - независимо от того, идет ли речь о жертвенном столбе, подстилке из соломы, кусках дерева для возжигания огня, жертвенной ложке или сосуде; с д р у г о й стороны, вещи, трактуемые как "неритуальные" (во всяком случае по преимуществу), как выполняющие чисто "земные" функции, как предельно сближенные с потребностями человека здесь, на земле, переносятся вдаль, на небо, становятся божественными по преимуществу. Разумеется, подобная рокировка не без исключений, и сама по себе она свидетельствует об известном несовпадении критериев оценки "вещей" сознанием человека ведийской и современной эпохи, но в данном случае важнее обозначение самой тенденции к обмену между сферами, которые лишь с величайшей степенью условности можно обозначить как "сакральное" и "профаническое".
Нет сомнений в том, что каждый человек ведийской эпохи хорошо знал, что такое колесница, видел ее, изготовлял, нередко сам пользовался ею, но статус колесницы - в пределе - формировался не этой эмпирией, а прикосновенностью к божественному, небесному прототипу, высшей, нежели "эмпирическая", реальности. Поэтому в РВ колесница -