Она пошевелилась, желая ослабить удерживающие ее путы. Ахилл едва заметно улыбнулся.
– А ты и вправду не такой уж хороший биолог, Элис, – благожелательным тоном заметил он. – Как мне не жаль, но это так. У тебя все подсказки были перед носом, а сложить воедино ты их не смогла. – Он сел на какой‑то невидимый стул или табурет, стоящий возле каталки. – Если бы я не вмешался, ты бы все еще повсюду распространяла Сеппуку, убивая пациентов еще быстрее, чем обычно. Ни один настоящий ученый не допустил бы такой грубой ошибки.
– Но я не...
Он приложил к губам палец, прося ее замолчать. Опершись локтями о жесткую неопреновую поверхность носилок рядом с ее головой и положив подбородок на руки, Ахилл посмотрел на Таку сверху вниз.
– Разумеется, – продолжил он доброжелательным тоном, – ни один настоящий ученый не убил бы свою семью.
Нет, ошибки не было – он точно знал, кто она такая.
А Уэллетт знала, кто он. Точнее, знала такой тип людей. Мягкий. Жалкий. Каждый день она осаживала мужчин, которые такому бы сломали шею, не сбившись с шага. Сам по себе, без помощи и поддержки, он был попросту ничем.
Но не сейчас.
Она закрыла глаза.
«Держи себя в руках. Он пытается тебя запугать. Не позволяй ему. Лиши его этого удовольствия. Это силовое давление, как обычно. Если не испугаешься, сумеешь выиграть преимущество».
Она спокойно посмотрела ему в глаза:
– И какой у тебя план?
–
Така сглотнула. Она молчала до тех пор, пока не решила, что сможет продолжать разговор в спокойном тоне:
– И какой же пряник?
Не получилось.
– Вот пряник. В голосе твоем. Мой пряник. А твой... если сдашь устные экзамены, я тебе отпущу. Целой и невредимой. – Ахилл нахмурился, словно потерял мысль. – И вот легкий вопрос, для начала. Как размножается Сеппуку? Половым или бесполым способом?
Така уставилась на него:
– Да ты шутишь.
Он посмотрел на нее, а потом чуть ли не с грустью покачал головой.
– О, я вижу, ты ходила на семинары. Там тебе рассказали обо всех наших секретах. Мы кормимся страхом. И если увидим, что ты не боишься, то выберем кого‑нибудь другого. Возможно, даже отпустим.
– Ты же говорил... – Така замолчала, пытаясь совладать с ужасом в голосе. – Ты же сам говорил, что отпустишь меня...
Ахилл еще даже не тронул ее – а она уже его умоляла.
– Если хорошо себя проявишь, – вкрадчивым голосом заметил Дежарден, – то да, я тебя отпущу. Более того, в качестве жеста доброй воли я прямо сейчас отпущу часть тебя.
Блестящая штука в его руке прижалась к ее груди крошечной сосулькой. Что‑то
Вспыхнувшая боль распространилась по телу, острая, как бритва, словно трещины на стекле, перед тем как то разлетится на кусочки. Така вскрикнула, корчась и выгадывая бесполезные миллиметры свободы для своего тела, стянутого путами.
Кровавый комок соска упал ей на щеку.
В глазах начало темнеть. На каком‑то невозможном расстоянии, к югу от боли в центре вселенной, монстр пальцами раздвинул ее половые губы.
– Осталось еще два, – объявил он.
ВЫВОД ИЗ ОБИХОДА
Пока Кларк ездила вместе с Уэллетт, то кое‑чему научилась. Врачом она не была, но как рифтер получила базовые медицинские навыки, а диагностику и выписку рецептов лазарет, по большей части, сделал сам. После экзорцизма Мири пришлось распрощаться с несколькими тысячами эпикризов, загруженными обновлениями за полгода, а также с возможностью загружать данные в сеть – но остаток по‑прежнему знал, как сканировать тело и назначать лечение. Впрочем, с более сложными операциями Кларк навряд ли встретилась бы; даже после лоботомии Мири не потеряла сноровку.
Люди скудным ручейком текли через город, ища помощи Уэллетт, но довольствуясь Кларк. Та выполняла приказы машины и, как могла, изображала доктора. По ночам она уходила под воду и, наплевав на «Вакиту», спала, бездыханная и беззащитная, на неглубоком дне. Каждое утро Лени выходила на берег, снимала рукава с гидрокостюма, превращая его в подобие жакета, а поверх натягивала позаимствованную у Таки одежду. Странные мертвые волокна терлись при ходьбе о конечности; все это напоминало плохо сидящий костюм травести с множеством складок и швов. Когда Кларк снимала ко‑ полимер, то ей казалось, что она свежует себя заживо, а эта, эта замена больше напоминала шкуру, сброшенную какой‑то огромной диспропорциональной ящерицей. Впрочем, все было не так уж плохо. Она начала привыкать.
Правда, легче становилось только это.