— Вряд ли, — ответила она. — Но с уверенностью сказать нельзя. Когда позвоните, скажите что-нибудь нейтральное. Ну, что вы хотите снова увидеться со мной или что-то в этом роде. Нам придется встретиться еще раз, мне ведь надо передать вам деньги, но больше встречаться нельзя, это может навести их на подозрение.
— Да, конечно, — говорю. Я знал, что она права, но мне почему-то стало обидно.
Мы помолчали, слушая музыку. Я смотрел на нее. Она вдруг подняла глаза и заметила это.
— Вы все молчите, — говорит. — О чем вы думаете?
— О вас, вы, наверно, самая красивая женщина, какую я видел в жизни, — выпалил я.
Что это на меня нашло? Я вовсе не собирался говорить ничего такого. Когда оправился от шока, я принялся на чем свет стоит честить себя, не вслух, конечно, причем одно из самых мягких выражений было «неуклюжий идиот».
Мое высказывание ее тоже ошеломило, но она быстро пришла в себя, улыбнулась и сказала.
— Спасибо, Билл, вы так любезны.
При этом она наверняка подумала, что меня только что привезли в город и впервые заставили надеть ботинки.
Мы молча допили свое виски, причем я все время думал о том, почему она так на меня действует, и ужасно злился. Я не могу похвастаться галантностью, но раньше я в жизни так не вел себя с женщиной. Она замужем, я знаком с ней всего один день, и тем не менее за последние четыре часа я умудрился сначала оскорбить ее, а потом огорошить столь великолепным комплиментом. Может быть, сегодня просто не мой день.
Мы вернулись к машине. Она предложила отвезти меня обратно на пирс, но я категорически отказался.
— Вам лучше не бывать в таких местах, — говорю. — Там небезопасно, когда за тобой следят.
— Хорошо, — кивнула она.
Мы пожали друг другу руки, потом она тихо сказала:
— Я буду ждать от вас вестей. Вы должны помочь мне, Билл. Я не могу бросить его в беде.
Она уехала. Я стоял и смотрел ей вслед. Мне расхотелось возвращаться на пирс. Я просто места себе не находил, Я пошел в другой бар, заказал выпивку и нервно оприходовал ее. Дважды принимался звонить одной знакомой, чтобы назначить ей свидание, но так и не набрал номер до конца. Я старался спокойно обдумать все происшедшее за день, вычислить, что будет дальше, но, как выяснилось, ни о чем, кроме Шэннон Маколи, думать не мог. Это было все равно что смотреть на мешковину, стараясь не замечать продернутую сквозь нее яркую нить люрекса.
«Послушай, — говорил я себе. — При чем тут Шэннон Маколи! Я ведь ничего о ней не знаю. Кроме того, что она замужем. И что ее муж скрывается от шайки гангстеров. Да, она высокая. Да, она красивая. Когда смотришь на ее фигуру и лицо, думаешь „сексуальная“, а когда смотришь ей в глаза, думаешь „хорошая“. Ну и что с того? Я что, женщин раньше не видел? Это я-то, 33-летний мужик, который четыре года был женат? Так что расслабься, старина Билл».
Я ушел из бара.
Через некоторое время я вспомнил, что ничего не ел с самого завтрака, зашел в ресторан и заказал ужин. Когда мне его подали, я понял, что совершенно не хочу есть.
Это же совсем простая работа. На все про все, наверно, уйдет месяц, не больше, если только он действительно знает, где самолет. Месяц. Втроем с ними на маленьком суденышке. Я снова разозлился. Какая разница? Это ведь просто работа.
«Балерина» будет моя. Как высажу их, пойду в Сан-Хуан. Можно поработать на ВМФ, по крайней мере до конца сезона ураганов, а потом отправиться в круиз по Вест-Индии. С такими-то деньгами можно замахнуться даже на кругосветное плавание. И снова попробую писать.
Я отодвинул тарелку и поискал глазами телефон. Найдя его, набрал номер дилера, занимающегося продажей яхт. Никто не отвечал. Я наконец догадался посмотреть на часы. Было уже около семи вечера.
Я вышел на улицу, купил местную газету. Тут же, на углу, начал торопливо листать ее, пока не нашел страницу коммерческих объявлений. В объявлении, данном дилером, был список примерно дюжины яхт, и «Балерина», слава Богу, еще числилась в нем: «36 футов, шлюп с мотором, „Балерина“, 4 спальных места». «Вот это описание, — подумал я. — „Поэт“, составивший его, наверное, написал бы о Тадж-Махале так: „Старинное здание, подходит для большой семьи“».
Я вышел на берег моря и прошелся по пляжу, довольно далеко. Было уже часов десять, когда я, наконец, поймал такси и вернулся на пирс. Таксист остановил машину возле проходной.
— Дальше не надо, — сказал я и вышел.
Пока я ждал от таксиста сдачи, из будки вышел сторож. Это был старина Кристиансен, большой любитель поговорить.
— Мэннинг, тут к тебе один парень, — сказал он. — Ждет там, на пирсе.
— Спасибо, — говорю. Я получил от таксиста сдачу и тот уехал.
— Похоже, он хочет предложить тебе работу, — сказал Кристиансен. — Во всяком случае, он так сказал.
— Наверно, — говорю, особо не задумываясь. — Спокойной ночи.
Вряд ли кто пришел бы в такое время по поводу работы, хотя, может, он уже давно ждет.