Риф

Салон был полупустой, большинство пассажиров стояло снаружи. Нащупав в кармане пачку сигарет, я вышел из автобуса и, почувствовав сырой холод воздуха, поднял воротник куртки, втянув голову в плечи. Я огляделся — кругом в темноте приглушенные разговоры, огоньки сигарет.

— Что случилось? — спросил я.

— А черт его знает… впереди что-то…

Автобусы с выключенными двигателями стояли друг за другом. Водители сидели в кабинах и лениво переговаривались. Ко мне приблизилось лицо, освещенное сигаретой.

— Файгенблат, — узнал я, — что там впереди?

— Там… — он помолчал, раскуривая сигарету. — Валер, у тебя есть огонь?

Я дал ему прикурить. Он молча потянул меня за рукав, мы отошли в сторону.

— Ромеев, — торопливо сказал Файгенблат, — понимаешь, там впереди что-то не то…

— Что — не то?

Я вздрогнул, почувствовав прилив слабости — в руках, коленях — и несколько раз глубоко затянулся.

— Говори, что там?

— Турки… проверяют автобусы.

— Проверяют? Они что, все вещи смотрят?

— Да, Валера… но подожди, еще ничего не ясно.

— Что тебе не ясно, — быстро заговорил я, — рюкзак не при мне и…

— Да тише… Конечно, Валера, все нормально… Я просто зашел, чтоб ты знал: тебе ничего не грозит. Вот что, в Софии ты, Валера, иди и бери сам себе билет до Москвы, в поезде встретимся.

— Что значит в поезде встретимся? — спросил я. — Ты что, Файгенблат, что ты мелешь?

— Я говорю, что теперь надо быть осторожней. Товар отнесешь к себе, я позвоню, — торопливо говорил он.

— Ты что это! — я схватил его за руку, в которой он держал сигарету — она выпала. — Ты что хочешь сказать?

— Валера, успокойся, — Файгенблат приблизил ко мне свое крупное лицо и тяжело дышал. — Ты главное веди себя спокойно, глупостей не делай, я хочу сказать… Ты же знаешь, сколько там товара, больше чем раньше. Это очень важно, Валера, я заплачу тебе полторы тысячи, а не одну, только…

— Да что только? — я дернул его за руку. — А если они найдут, если проследят — прицепят туда что-нибудь, маячок какой-нибудь, а? Ты что же, Файгенблат, меня за болвана тут держишь?

— Тише, тише, — шептал Файгенблат, — нас могут услышать…

— Так вот, я тебе говорю, что к этому рюкзаку я не притронусь, понял?!

— Да тише ты… Еще ничего не известно. Это обычная проверка, они не роются в вещах, просто заглядывают, как и раньше…

— Почему так медленно?

— Не знаю… может проезд один закрыли. Ты сиди, а я пошел.

Он повернулся, но я схватил его за локоть:

— Послушай, Файгенблат.

— Что?

— Ты ведь там был? Турки что, с собакой?

— С собакой? — я, едва видя его глаза, сразу почувствовал, что он испугался. — Собаки… нет, не видел.

— Файгенблат, — сказал я, — а ведь я пойду, посмотрю…

В это время в кабине водителя загорелся свет, двигатель заработал. Кто-то из пассажиров подошел к дверям автобуса, но водитель что-то крикнул из окна и махнул рукой. Колонна автобусов медленно, мигая тормозными огнями, поползла вперед; пассажиры, разговаривая, шли рядом. Потом колонна остановилась, наш водитель вышел, захлопнув дверь, закурил.

Я шел вдоль автобусов. Первый стоял на ярко освещенной площадке, пассажиры толпились в стороне. Я заметил возле автобуса груду вещей, вытащенных из багажного отделения. Потом я увидел, как пассажиры по очереди подходят к вещам, берут какой-нибудь чемодан, отходят с ним в сторону.

Ближе ко мне, в тени, стояли двое таможенников. Третий сидел на корточках — присмотревшись, я увидел, что он гладит собаку — небольшую, гладкошерстную, похожую на пинчера. Собака повернула ко мне голову, я заметил белый пояс ошейника и поводок.

Я повернулся и быстро пошел назад. Я где-то слышал или читал об этих псах, которых превращают в наркоманов для того, чтобы они находили наркотики. Колонна автобусов двинулась — пассажиры, куря, шли мне навстречу. Я заскочил в автобус, нашел сидящего в кресле Файгенблата и шепнул: «Пошли».

Мы вышли, и я быстро сказал ему:

— Я видел. Я видел собаку, теперь они все найдут. Я не притронусь больше к этому. Все.

— Ты ничего не понимаешь, — запинаясь, сказал Файгенблат. Его голос дрожал. — Ведь героин не под курткой же у тебя, — он попытался улыбнуться.

— Вот именно. Я к нему больше не притронусь.

— Во-первых, они могут и не найти, во-вторых — это нельзя бросать, нельзя, понимаешь, Ромеев?

— Иди к черту, — сказал я и пошел за своим автобусом — колонна снова двинулась.

— Я тебя умоляю… — успел я услышать его голос.

Автобусы остановились. До освещенного фонарями пространства оставалось минут десять-пятнадцать. Мне стало весело, хотелось найти Файгенблата и рассмеяться ему в лицо — я не подойду к рюкзаку, а ему придется перед кем-то там отвечать. Я медленно зашел в свой автобус, но как только я сел в кресло, спокойствие исчезло. Сосед-эстонец с удивлением посмотрел на меня — а ведь я не проронил ни слова.

— Файгенблат, — прошептал я. Сосед что-то пробормотал по-эстонски.

— Господи, я же забыл паспорт, — сказал я громко и быстро пошел к кабине водителя.

Турки сидели в высоких креслах, один из них пил «кока-колу». Я сказал по-английски, что оставил паспорт в багажном отделении, попросил водителей выйти из автобуса и открыть багажник.