Риф

– Дыши сквозь него. Не открывайте глаза!

И голос сверху:

– Чистая вода да очистит. Чистая вода да очистит.

И снова звук задвигаемого люка, и темнота.

И дальше Таня уже не думала – совсем. Она уже не думала, дошел ли сигнал, спасут ли их, выживут ли они. Затем по люку стали колотить – тот же ритм: бум-бум-бум-бум! – четыре такта тишины и снова: бум-бум-бум-бум! – гаринцы там, наверху, танцевали на сцене и, кажется, жгли костер, потому что запахло паленым. И даже зажав уши ладонями, Таня отчетливо ощущала, как ее сознание отслаивается от тела, как ее «я», ее внутренний голос медленно падает куда-то внутрь, в еще одну яму, в черноту внутри ее тела. Она проваливалась в себя – бум-бум-бум-бум! – а тело оставалось в яме и страдало дальше, – но это было уже как бы не ее тело; вот и хорошо, думала она, вот и славно, потому что сил терпеть холод и жжение больше не было.

И далее из этой ямы собственного подсознания Таня выглядывала, как из окна, и видела, как их вытаскивают из ямы и выхаживают, и натирают травами, и парят в бане, и уже там Тане протягивают белые льняные одежды, и она – а точнее, ее тело, которое теперь двигалось автономно и не принадлежало ей, – надевает прекрасный, чистый, мягкий сарафан, и вместе с матерью идет на реку и полощет белье. Потом они танцуют вокруг огромного костра – точнее, не они, а их тела, тела Тани и матери, – и Гарин кладет Тане руку на лоб и спрашивает:

– Ты готова расстаться с грехами?

– Готова.

– Готова отринуть прошлое, отбросить его, как олень отбрасывает рога?

– Готова.

И дальше – она танцует в хороводе и бросает в костер оленьи рога и изо всех сил кричит в небо, что отреклась от прошлого, отринула былое и теперь свободна! Она приветствует свободу, восторг наполняет ее, и даже там, сидя в яме, внутри собственной головы, Таня чувствует этот восторг, бегущую по стенкам ямы волнующую дрожь. Дрожь единства. И когда Таня пытается выбраться из ямы и вновь завладеть своим телом, вернуть себе контроль, отбить его, тело дергается и рычит, и все вокруг видят ее судороги и начинают кричать: «Бес! В Танюшку вселился бес! Изгоним беса!» И тащат ее к Гарину, и начинают танцевать, и отбивают этот проклятый ритм – бум-бум-бум-бум! – и каждый удар, как удар молотка по шляпке гвоздя, забивает сознание Тани все глубже, заталкивает ее во внутреннюю яму. И она вновь и вновь сквозь окна собственных глаз, не в силах ни на что повлиять, наблюдает ежедневную рутину, которой занимается ее захваченное, украденное тело: работа в поле, полоскание одежды, танцы и хороводы. Потом она видит лицо Гарина, который разговаривает с ней – точнее, с ее телом, но она тоже все слышит, – и начинает сопротивляться, снова пытается вылезти из ямы и вернуть себе контроль, и Гарин видит ее сопротивление, берет карандаш и четыре раза ритмично стучит по столу – тук-тук-тук-тук – и этим стуком, как молотом, вновь забивает сознание Тани обратно, в глубину тела.

Гарин не хочет говорить с Таней, ему нужно только ее тело. Он говорит об Ольге Портной.

– Она наш враг, – говорит он. – Она угрожает «Чаще». И только ты можешь нас спасти. Ты готова спасти нас?

– Я готова, – отвечает тело.

– Назначь ей встречу и сделай все, чтобы она замолчала. Я хочу, чтобы она замолчала, слышишь?

– Слышу, – говорит тело.

Он кладет перед телом раскладной нож.

– Ты знаешь, что делать, – и тело Тани кивает, протягивает руку и прячет нож в кармане.

Ее переодевают в «городскую» одежду, и далее Таня из глубины наблюдает, как тело идет по улицам Москвы и видит отражение в витрине – и не узнает себя; это другой человек, измученный, исхудавший, напуганный.

Тело Тани встречается с Ольгой Портной в каком-то офисе на цокольном этаже – кажется, это редакция. Они садятся за столик в буфете и говорят о чем-то, и Ольга обнимает Таню и говорит, что очень рада ее видеть, хотя по лицу Ольги ясно – она все понимает, она видит, что Таня уже не с ней, Таня уже не с ней.

– Тебе какой? Черный или зеленый?

– Зеленый.

Когда Ольга отходит к столу, чтобы налить чаю, тело Тани достает из кармана нож и шагает к Ольге, и настоящая Таня, сидя в яме, кричит во все горло: «Обернись! Оля, обернись!» Но тело продолжает двигаться. Какие-то люди сзади хватают тело Тани за руки, скручивают и отбирают нож.

Они куда-то едут, и Ольга сидит рядом со связанной по рукам и ногам Таней и плачет, просит у нее прощения.

– Я пыталась вас найти, я правда пыталась. Я несколько раз приезжала с полицией, но все без толку. Прости меня, прости, пожалуйста.

Потом затмение, темнота.

Ли

Перед глазами плывет, Ли жмурится. На дне ямы сухо, никакой воды и глины. Над головой – полусгнившие доски коллектора. На краю кто-то сидит, свесив ноги.

– Как самочувствие?

Голос Марты Шульц. Это она сидит на краю, выглядит удивительно молодой. На глазах у нее дурацкие очки-авиаторы с зеркальными стеклами. Такие же, как у мамы.