Риф

… и вся его паства, до того неподвижно стоявшая на месте, вдруг задвигалась, как единый организм. Люди в белых одеждах подошли к окнам и полезли вверх, взбираясь друг на друга. Загрохотала дверь – один удар, второй, третий. От четвертого удара верхний сегмент двери разлетелся в щепки, в прорехе появилась мужская рука и стала отталкивать, отодвигать комод, так легко, словно он ничего не весил. Оба окна лопнули одновременно, и внутрь прямо по осколкам полезли люди. Ли выхватила шокер, но сразу несколько рук вцепились ей в запястье и вырвали оружие; изба за считаные секунды наполнилась толпой людей. Ли отбивалась, началась драка, кто-то ухватил ее сзади в удушающий замок и повалил.

– Тихо! – голос Гарина сработал как кнопка паузы, все гаринцы снова замерли – и их синхронность была особенно жуткой. Ли отпустили, она упала на колени и откашливалась, длинно сплевывала на пол.

– Выведите их отсюда.

Их грубо вытолкали на улицу. Спускаясь с крыльца, Таня оступилась, ее тут же схватили за волосы и поволокли по земле, не давая подняться. Их подвели к машине и взяли в круг, вместе с Ильей.

Гарин вышел на крыльцо, минуту стоял молча, облокотившись на перила. Рядом с ним – два мужика с зажженными факелами; и только тут Таня поняла, что уже вечер и сумерки сгущаются.

– И что мне с вами делать теперь? – спросил Гарин.

Никто не ответил. Они стояли возле машины, побитые и окруженные. В подступающих сумерках журчали сверчки.

– И главное, я не понимаю, чего вы добились-то? – Гарин развел руками. – Ну приехали, нахамили. Но маскарад-то к чему? Вы правда думали, что сработает?

В толпе в желтом свете факела Таня увидела мать и поразилась тому, насколько пустым и равнодушным было ее лицо; мать встретила взгляд Тани совершенно стеклянными глазами, так, словно видела ее первый раз в жизни.

– Должен сказать, я растерян. И разочарован. Я пригласил вас к нам из лучших побуждений, я был открыт, потому что так велит наш устав: всегда быть открытым и отзывчивым. А вы, – он показал пальцем на Таню, – вы воспользовались моей добротой. Решили меня обмануть. Обмануть всех нас. Я говорил вам, что у нас свое общество и свои законы. Мы ценим честность и справедливость! – Гарин все повышал голос и вещал с крыльца, раскинув руки, как настоящий проповедник. Ли вспомнила, как сильно в прошлом на нее влиял этот голос. Он действительно был превосходным оратором и умел управлять интонациями, накручивать людей, влиять на них. Своим голосом он превращал банальности в заклинания. Ли слушала его и чувствовала, как люди в белых одеждах проникаются его «священным гневом». – Особенно обидно, – продолжал Гарин, – когда нечестные люди приходят к нам и пытаются нас обмануть. Мы с вами, – я и вы! – мы построили «Чащу» потому, что не хотели мириться с грязью внешнего мира. Не хотели мириться вот с этим – с постоянным обманом. И я прошу вас простить меня, братья мои, это моя вина, я привел на нашу землю людей из внешнего мира, и это была ошибка. Я был слишком наивен, думая, что мы сможем договориться.

Он тяжело и театрально вздохнул, изображая моральные сомнения, словно принимает важное и тяжелое решение, которое вовсе не хотел принимать.

– Но это наша земля и наша община! Разве я не прав? Скажите, я прав? Это наша община!

– Это наша община! – в один голос повторили гаринцы.

– И в нашей общине есть законы и есть правда! И мы будем стоять за правду до конца! И мы не допустим обмана и бесчестья. В нашей общине обман должен быть наказан! Разве я не прав? Скажите, обман должен быть наказан?

– Обман должен быть наказан!! – снова откликнулись гаринцы.

– Я всегда говорил вам, что нет ничего важнее доверия! И нет хуже греха, чем злоупотребление доверием брата своего. Как мы наказываем тех, кто злоупотребляет доверием? Скажите, как мы наказываем лжецов?!

– Лжецов бросаем в яму!!

– Верно. Лжецов мы бросаем в яму, – Гарин четыре раза ударил кулаком по перилам – бум-бум-бум-бум! – Вы знаете, что делать?

И все сектанты одновременно хлопнули в ладоши четыре раза – Х-п! – Х-п! – Х-п! – Х-п!

– Как мы наказываем лжецов?! – бум-бум-бум-бум!

– Лжецов бросаем в яму!! – откликнулись люди, и в едином их крике был восторг футбольных фанатов на стадионе. И опять – четыре хлопка – Х-п! – Х-п! – Х-п! – Х-п!

– Как мы наказываем лжецов?! – Гарин кричал так, что на шее и на лбу вздулись вены; он был похож на полководца, который накачивает солдат перед решающим боем. Бум-бум-бум-бум.

– Лжецов бросаем в яму!!

Синхронные удары и хлопки эхом разносились над картофельными полями, и эти четыре такта – бум-бум-бум-бум – отбросили Ли в прошлое, к концертам братьев Волковых, на которых точно такой же ритм вводил всех в состояние болезненного, предобморочного удушья, и в животе, в желудке у нее снова зашевелился холодный крючок, и она зажала уши ладонями, чтобы хоть как-то прервать, остановить накатывающее наваждение.

– И что вы сейчас сделаете?! Скажите мне! Ответьте, что вы сделаете с ними?!

– Лжецов бросаем в яму!

Х-п! – Х-п! – Х-п! – Х-п!

– Тогда чего вы ждете?