Ричард Столлман и революция свободного программного обеспечения

“Мне нравилась кое-какая популярная музыка до Битлов, – говорит он, – но вот Битлз мне совсем не нравились. Особенно мне не нравился ажиотаж вокруг них. Не хватало только организовать собрание, где каждый старался бы доказать, что он обожает Битлов сильнее, чем другие”.

Бойкот, впрочем, не получился, и Столлман начал раздумывать о других способах высмеять стадное мышление своих сверстников. Какое-то время он даже хотел собрать собственную рок-группу, которая пародировала бы Ливерпульскую четвёрку.

“Хотел назвать её так: Tokyo Rose and the Japanese Beetles”.

Помня о его любви к народной музыке разных стран мира, я спрашиваю, нравится ли ему Боб Дилан и другие фолк-музыканты ранних 60-х. Столлман кивает и говорит: “Peter, Paul and Mary – да. Их музыка похожа на классный филк”.

Я не понимаю, что такое филк, и Ричард объясняет: так называется фольклорная музыка от научно-фантастического фандома. Классические примеры: “На вершине спагетти” – переделанная песня “На вершине Старого Смоки”, и “Йода” – переделка “Лолы” в стилистике “Звёздных войн”.

Ричард спрашивает, хочу ли я услышать филк. Я, конечно, соглашаюсь, и он тут же начинает петь неожиданно чистым голосом на мотив “Blowin’ in the Wind”:

Сколько дров наколол бы сурок,Если б он умел колоть дрова?Сколько полюсов запер бы поляк,Если б он запирал полюса?Сколько коленей вырастил бы негр,Если б у него росли эти колени?Ответ, дорогуша –Палкой себе в ушиВозьми да засунь себе в уши.…

Песня замолкает, Столлман снова улыбается своей детской улыбкой. Я оглядываюсь. Выходцы из Азии целыми семьями уплетают воскресный обед, и никто не обращает внимания на бородатого вокалиста. Я расслабляюсь и улыбаюсь тоже. ^[48]

“Возьмёшь последний кукурузный шарик?” – спрашивает Ричард, сверкая глазами. Прежде, чем я что-то говорю или делаю, Столлман хватает его двумя палочками, гордо поднимает вверх и торжественно объявляет: “Он предназначался именно мне!”

Трапеза заканчивается, разговор снова становится похож на нормальное интервью. Столлман откидывается на спинку стула, держа в руках чашку чая. Мы возвращаемся к обсуждению Napster и его связи с движением свободного ПО. Я спрашиваю, можем ли мы расширить принципы свободного софта на другие области, вроде распространения музыки?

“Было бы неправильно механически переносить решение из одной области в другую, – отвечает Ричард, – правильно было бы проанализировать каждый тип деятельности в отдельности, и из этого уже делать выводы”.

Как объясняет Столлман, он делит все объекты авторского права на 3 категории. Первая категория состоит из “функциональных” продуктов – компьютерных программ, словарей, учебников. Вторая категория включает в себя продукты, которые можно назвать “свидетельскими” – например, научные работы и исторические документы. Существование этих продуктов лишается смысла, если другие могут их редактировать как захочется. Сюда же относятся и результаты личного самовыражения: дневники, личные истории, автобиографии. Редактировать такие документы – значит искажать точку зрения автора, что Столлман считает неправильным. Наконец, третья категория – это произведения искусства и развлекательная продукция.

Разумно было бы, считает Столлман, предоставить людям право модифицировать продукты первой категории без всяких ограничений. Но что делать с продуктами второй и третьей категорий – должны решать только их создатели. При этом свобода людей неограниченно копировать и бесплатно раздавать распространяется на продукты всех трёх категорий. Когда пользователи интернета могут свободно тиражировать статьи, изображения, песни, книги – это очень хорошо и полезно для человечества. “Очевидно, что спонтанная раздача информационных продуктов в частном порядке должна быть разрешена, если мы не хотим получить полицейское государство, ибо только оно и может остановить такую раздачу, – говорит Столлман, – ставить государство в лице карательных органов между друзьями и родственниками – совершенно аморально. Napster также натолкнул меня на мысль, что нужно разрешить и некоммерческую раздачу продуктов неопределённому кругу лиц. Ведь это интересно огромному числу людей, они находят это полезным и приятным”.

Я спрашиваю, пересмотрят ли суды, по его мнению, свою правовую практику, но Ричард останавливает меня, не дав договорить.

“Вопрос некорректен, – говорит он, – ты примеряешь этику на правовую сферу, но законы никогда в полной мере не соответствуют морали. Суды всегда будут придерживаться жёсткой линии, потому что отстаивают экономические интересы, в нашем случае – интересы издателей”.