Ричард и Великие Маги

Демоны, к счастью, не знают понятия сна, Габриэлла бдит на охране, Кракандельт неустанно очищает брошенные Башни, я постоял пару минут, чувствуя странную тоску и некую утрату, когда наконец-то вот она, абсолютная власть, а как будто потерял больше, чем приобрел.

На обратном пути, осваивая новые маршруты, прошел через анфиладу залов, параллельную тем, что прямо от входа, мужчины предпочитают прямые пути и даже дороги.

Как и подумал, здесь больше для женщин, в одном из залов даже роскошный сад, деревья здоровые и здоровенные, некоторые цветут, другие уже в багрянце осени, в кронах распевают птицы, носятся по веткам белки, прыгают с дерева на дерево.

Я остановился, наблюдая, как по саду идет в длинном платье, загребающем листья, юная девушка с пышным букетом свежесорванных цветов, впереди почти в центре зала слегка покачиваются качели в виде резной доски из красного дерева. Цепи качелей густо увиты гирляндами цветов, это должно смотреться красиво, да и смотрелось всегда под этим углом простодушных дикарей, но я продукт иного воспитания, вижу дикую дуру, что не понимает, если цветок нравится, то надо хотя бы не трогать, если лень полить или укрыть от солнца.

Так нет же, понравившийся цветок обязательно тут же убьет, сорвав, чтобы поносить какое-то время и выбросить, потому что сорванный цветок – мертвый цветок, быстро выказывает призраки смерти и разложения, вянет и превращается в слизь.

И все эти букеты цветов – собрание трупов цветов, причем именно отрезанных половых органов, что вскоре будут выброшены, едва завянут, тем самым не дадут красивым цветам размножаться, а вот сорнякам такое на радость, их не рвут.

Я прошел мимо, даже голову отвернул, чтоб не замечать ее присед, хотя наивная дура не виновата. Девушки с цветами в руках всегда воспевались, сколько таких портретов кисти старых мастеров, поэты, любители прекрасного, им бы еще кроликов резать, чтобы любоваться судорогами несчастных существ, а цветы тоже существа.

Делая вид, что просто бесцельно прогуливаюсь, прошелся по залам, осматривая стены в портретах, красочные гобелены, мраморные статуи в нишах и затейливые лепные украшения на своде и стенах.

Придворные торопливо бросаются навстречу, но, остановившись шагах в пяти, как велит строгий этикет, склоняют головы, а женщины приседают, придерживая края платья растопыренными в стороны.

Долго искать не пришлось, женщина с умными глазами с двумя теми же подругами весело щебечет почти на том же месте, где я ее увидел вчера.

Все трое присели, я замедлил шаг, две в ужасе смотрят в пол, а одна медленно подняла голову.

Наши взгляды встретились, я сказал негромко:

– Леди, вы не закончили вчера о ритуалах вашего королевства, бесстыдно захрапев на самом интересном месте… Рассчитываю, сегодня закончите свой рассказ.

И, не дожидаясь ее ответа, пошел дальше, уже строгий и государственный, весь в думах о народе, свободах и насчет усиления военного режима в интересах роста ценностей демократии с человеческим лицом.

Хрурт расположился было с внутренней стороны двери спальни, я сказал с сочувствием:

– Я еще не настоящий император. Потому пока марш в коридор!.. Потом видно будет. Может быть, даже придворных будем допускать смотреть, как император просыпается, зевает, потягивается, как его одевают и причесывают… Но я человек деловой, буду за это брать деньги. А тебя поставим кассиром!

Он ухмыльнулся и вышел в коридор. Я едва успел раздеться, как дверь снова приоткрылась. На миг мелькнула рожа Хрурта, в комнату проскользнула женщина в длинном плаще с надвинутым на лицо капюшоном.

– Спасибо, – сказал я, – не люблю ждать.

– Как может ждать император, – прошептала она. – А если бы заснул, какой ужас!..

– Не представляю, – согласился я.

Я отодвинулся, давая ей место с краю, хотя на ложе можно разместить команду чирлидерш, она тихонько скользнула под одеяло и замерла там тихая, как мышь.

– Ну чё, – сказал я лениво, – приступим к удовлетворению животных потребностей?

Она перевернулась на спину и послушно раздвинула ноги, но что-то уловила в моем голосе, как будто иронию над собой же, быстро взглянула как-то по-птичьи боком и спросила нерешительно:

– Если вы поэт, то почему так просто? Где же безумство юности?

Я охнул.

– Шутите? Я самое трусливое существо на свете!.. Если когда-то и был безумным… как вы говорите… то это было очень-очень давно!.. даже и не помню такую древность.

Она посмотрела серьезными глазами.

– Шутите? Даже давно?

– Очень, – подтвердил я. – Не меньше года, а то и полтора… Хотя, роясь в памяти, не могу сказать, что и тогда был в некоем безумстве… А сейчас, когда на мне такое, чихнуть боюсь. Вдруг что-то сдую или разрушу, а оно пригодилось бы в сельском хозяйстве? Каждый шаг сверяю, как старик какой!.. Если споткнусь, со мной споткнется вся империя!

Она сказала зябко:

– Да, грохоту будет. Вам лучше смотреть под ноги.

– Этим и занят, – ответил я горько, – но когда смотришь под ноги, ваши сиськи не видно. А когда поднимаю взгляд, точно споткнусь! Как жить в таком мире?

Она сказала с сочувствием:

– Может, их спрятать?