Рядом с врагом

— По-моему, батько, не худо бы сейчас узнать, как дела на разъезде, Степана Ивановича вызвать сюда надо. Здесь действительно тише… Лесная глушь. Здесь бы сообща и решили, что делать. Не сложа же руки сидеть…

— Сидеть сложа руки душа не позволит… — согласился Опанас Гаврилович. — А что делать, тоже ума не приложу.

НА РАЗЪЕЗДЕ

Шерали решил сам проехать к разъезду, если и там немцы, то хотя бы издалека, из леса посмотреть, что делается. Взглянуть на врага, который был совсем рядом.

Привыкнуть к мысли о войне Шерали по-прежнему не мог. Казалось, пройдет еще день, второй и все встанет на свое место.

А в небе бесконечным потоком шли самолеты. Словно скопившись где-то за лесом, за огромной черной тучей, они выжидали удобного момента, нужной минуты, чтобы рвануться в спокойный июньский простор.

Но Шерали пока еще видел смутные контуры войны.

…Убедившись, что на разъезде нет ни одного немецкого солдата, Шерали выехал из леса.

Куда девалась традиционная тишина «Лесного»!

Степан Иванович, обхватив голову руками, старался не обращать внимания на крики толпы, которая стремилась втиснуться в каморку телеграфа.

— Когда будет поезд?

— Почему нет поезда?

— Предатель!

— Ждешь немца!

Вероятно, до этого Степан Иванович делал попытки отвечать людям, потому что изредка он брался за горло, тяжело кашлял.

Иногда над толпой, перекрывая ее шум, раздавался истерический женский крик:

— Пропали! Пропали!

Крик повисал в воздухе, и тогда толпа на секунду смолкала. Увидев Султанова, Степан Иванович подбодрился. Он осмотрелся, словно хотел найти выход. Но в это время истерический голос снова приглушил шум толпы:

— Пропа-али!

Воспользовавшись короткой паузой, Степан Иванович взял инициативу в свои руки.

— Товарищи! Все поезда от Червонного уже прошли. Ничего не будет. На большак! Там идут машины.

Толпа замерла и вдруг, рванувшись с места, бросилась с перрона.

Степан Иванович сел и облегченно вздохнул. Шерали продолжал растерянно смотреть на него.

— Проходите, товарищ Султанов, — пригласил начальник разъезда, — отдохните с дороги. Тоже на поезд?

Тон у Степана Ивановича был далеко не дружеский. Взглянув еще раз на Шерали, начальник разъезда понял, что тот не собирается уезжать.

— Страшное творится, — как бы извиняясь за свой прием, продолжал Степан Иванович. — Страшное…

Конечно, Шерали видел все происходящее.

— Действительно, больше поездов не будет, — пояснил начальник разъезда. — Пройдет один, без остановки… Из Червонного… Набит до отказа. Вот, чтобы не создавать паники, я… и обманул людей.

Он повернулся к телеграфистке:

— Что там, Аня, нового?

Пока телеграфистка рассматривала узкую ленту, Степан Иванович не то обратился к Шерали, не то рассуждал сам с собой:

— А почему, собственно, обманул? Там, на большаке, конечно, идут машины. Этот состав проскочит — и все. Можно закрывать, свертывать…

Телеграфистка резко повернулась.

— Вам, Степан Иванович, из Червонного…

Козлов вскочил и выхватил ленту из рук девушки. Пробежав глазами сообщение, он непонимающе посмотрел на телеграфистку.

— Это все, — оправдываясь, словно именно она в этом виновата, прошептала девушка. — Оборвалось.

Червонный замолчал.

— «Оставайтесь службе… ждите»… — уже вслух прочитал Козлов. — Как оставаться? Чего ждать?

Начальник разъезда посмотрел на девушку, на аппарат, потом перевел взгляд на Шерали.

— Да, да… — Он скомкал ленту. — Да. Там уже все. Там немец. Надо решать. Сейчас же решать!

Козлов шагнул к окну.

— Аня, запрашивай Узловую. Через семь минут пропустим состав. Последний состав.

И состав ворвался на разъезд. Он нес на себе тяжелейший груз — груз человеческого горя. Стук колес заглушался плачем и криками. Люди плотно облепили вагоны. Люди были на крыше, подножках, они почти свешивались к колесам.

Как в мирное время, начальник разъезда вышел встречать поезд. Он стоял спокойный, невозмутимый, словно мимо него мчался самый обыкновенный состав. Даже не пассажирский.

Шерали невольно восхитился такой выдержкой, но вдруг простая и вместе с тем страшная мысль бросила его вслед за поездом.

— Тамара! Тамара!

Конечно, где-то там в переполненных вагонах была она. И этот необычный состав уносил ее далеко-далеко, неизвестно куда.

Шерали бежал по перрону, пока самообладание не вернулось к нему, пока он не стал рассуждать спокойно, трезво: «Догнать же поезд нельзя!.. Нельзя!..»

Он возвращался к станционному помещению, низко опустив голову. Козлов продолжал стоять, ожидая Султанова.

— Она что, была в Червонном?.. — только и спросил он.

— Да. За мной поехали.

— С тобой-то что?

— Какая-то чепуха вышла. Извинились — и все. Думаю, кого-то «встречали». Чего не могло быть перед этим…

— Неужели никто не знал об этом? — уже возвращаясь к разговору об основном, главном, о войне, задумчиво произнес начальник разъезда. — Быть не может! Так бы не ждали. Встретили бы! И как встретили!

Уже давно смолк стук колес. Но над перроном, казалось, повисли и плач, и крики.

— Что же делать будем, Шерали? — впервые после встречи Козлов назвал лесовода по имени. Общее несчастье было особенно ощутимо на тихом, пустом разъезде. — Что же делать?