— А может, задержались у твоего дружка Тимофея? — проговорил Опанас Гаврилович после долгого, томительного молчания.
— Допустим, но сколько можно! Должна же помнить о сыне!
В полночь налетел ветер. Шумно застонали вековые деревья.
В это время послышался громкий лай собак. Опанас Гаврилович чутким ухом уловил человеческий голос.
— Приехали! — вскрикнул Шерали и кинулся в сени. За ним последовал Опанас Гаврилович.
— Кто это? — спросил Шерали, увидев чью-то грузную фигуру.
— Я, — последовал ответ, — Равчук!
— В чем дело? Что случилось? Отчего так поздно? Да говорите же! — засыпал его Шерали вопросами, но тут же вспомнил, что гостя надо пригласить в комнату. — Заходите, заходите, Михайлыч.
Все трое вошли в комнату. Опанас Гаврилович прошел к столу и ждал, пока Равчук снимет с себя плащ. Шерали нетерпеливо поглядывал на гостя: когда же он скажет о цели своего прихода.
Равчук не стал снимать с себя плаща. Он только откинул капюшон и, подойдя к столу, тяжело опустился на стул. Хозяева дома смотрели на его хмурое лицо, — глаза Равчука были прикрыты густыми кустистыми бровями. Молчание длилось долго. Никому не хотелось первым нарушить его. Наконец не выдержал Опанас Гаврилович:
— С нашими случилось что-нибудь? Говори!..
— С вашими? — удивленно переспросил Равчук. — Нет, про ваших ничего не знаю.
Шерали и его тесть облегченно вздохнули.
— Я принес весть погорше… Беда!
— Беда? — переспросил тревожно Опанас Гаврилович.
— Война! — выдохнул Равчук.
— Как война?
— Началась война…
— Брось, Михайлыч! Что это с тобой? Или выпил лишнего?
— Кто же с кем воюет? — наклонился всем телом Шерали к Равчуку.
— Немцы. С нами. Гитлеровские фашисты перешли границу. Сегодня на рассвете. Дела! — Равчук медленно повернулся к Шерали и посмотрел на него. — Уже много захватил немец. И… Червонный Гай тоже, наверное, взял.
— И Червонный Гай?! — Опанас Гаврилович и Шерали в ужасе переглянулись. — Не может быть! Там же Тамара с Галей!
— Значит, может… — проворчал бородач. — Сейчас все может быть.
— Откуда все это тебе известно?
— Знаю… Представляю…
Равчук, оказывается, был на разъезде и узнал там о начавшейся войне. Разговаривал с Козловым.
— Он и дал для вас записку, вот она, — закончил Равчук свой короткий рассказ, вытаскивая из кармана сложенный листок бумаги.
Шерали выхватил записку и, развернув, прочитал:
«Хотел добраться до вас. Но пока нужно работать. Что будет — неизвестно, что делать — не знаю. Будем вместе, видно, встречать беду. Будьте осторожны. Твой друг Степан».
Опанас Гаврилович и Шерали не могли прийти в себя. Только несколько минут назад все было ясно в жизни — и настоящее и будущее.
Война!
Шерали смотрел на записку Козлова и не верил этим коротким, видно, наспех нацарапанным строкам. Хотелось о чем-то спросить Равчука, о большом, основном, а он выяснял подробности.
— Когда Козлов дал записку?
— Утром.
— Что же раньше не принес?
— Трудно с разъезда выйти.
Шерали почувствовал, что он говорит не о том. Да, война…
Только сейчас вспомнил о радиоприемнике. В этой суматохе его ни разу не включали. Шерали резко поднялся, стал подключать батареи.
Наконец мигнул зеленый огонек, и в тихую комнату лесника ворвался военный марш. Он гремел победно, злорадно, торжествующе.
В постели заворочался Бахтияр — марш мешал ему спокойно спать.
— Выключи, Шура, — не выдержал, наконец, Опанас Гаврилович.
Старик встал и подошел к внуку, укрыл его одеяльцем, наклонив голову, прислушался к ровному дыханию Бахтияра.
— Пусть спит… — и, повернувшись к Шерали, проговорил: — Что ж, снова придется свидеться… Старые знакомые… Да… Война…
Шерали ходил по комнате, заложив руки за спину. О войне он знал по книгам, по кинофильмам. Если бы он сейчас был в армии! Там все ясно: ты идешь в строю с товарищами, в руках у тебя оружие. А сейчас?
— Что же, батя, выходит, мы… позади… за немцами остались? А где же наши? Где? Где Тамара?
Старик откашлялся, прежде чем ответить: думал, как сказать.
Нужно взглянуть… Выбраться хотя бы к разъезду.
Повернувшись к Равчуку, Опанас Гаврилович предложил:
— Ты пока возвращайся к себе, сиди дома…
Равчук поднялся и, накинув капюшон на голову, молча направился к двери. Уже взявшись за скобу, он повернулся и буркнул куда-то в пространство:
— До свидания! — и захлопнул за собой дверь.
А лес гневно шумел, и по оконным стеклам дробно барабанили крупные капли дождя.
Тесть и зять долго сидели, придавленные бедой. Молчание прервал Шерали:
— Удивляет меня, батько: если фашисты находятся в Червонном Гае, почему сюда не идут? Что их удерживает?
— И не придут! — ответил старик. — Они боятся леса. Они будут разбойничать в селах и городах, на больших дорогах. Наших лесов боятся. Мы их знаем с восемнадцатого года, когда они пришли на Украину. Они и тогда боялись леса пуще черта.
Шерали проговорил медленно, задумчиво:
— Если бы иметь оружие…
Подойдя к тестю, он обнял за плечи: