Перед нами возникает новая технология, способствующая распространению христианства как новой ультрасистемы. «Церковь, имевшая жесткую структуру, делала из верующих, так сказать, пропагандистов. Вырабатывалось мировоззрение, в равной мере согласовывавшееся с догматикой, с человеческой природой и с античной философией. Наконец, исключительная интенсивность распространения христианства была подготовлена иудейской диаспорой, поддержана миссионерской деятельностью, усилена идеей мученичества и вернее достигала цели благодаря христианскому братству» [1 7. – С. 128]. Данная религиозная идеология несомненно соответствовала потребностям целевой аудитории.
Власть также может внедрять в среду своеобразных «нормализаторов», задачей которых является удержание ситуации в заданных властью параметрах. «Опричнина при Иване Грозном, Преображенские сержанты при Петре, комиссары в 1920-е годы – все это примеры действия такого рода схемы», – пишет Ринат Шайхутдинов [18]. Это также можно трактовать как феномен эксплуатации социальной подсказки, значимость которых резко возрастает в условиях неопределенности [16. – С. 56].
А. Неклесса суммировал ряд видов такого управляющего воздействия в следующем виде [19]:
• рефлексивное управление, учитывающее реакцию тех или иных лиц и групп на ожидаемые события;
• персонализированное управление, ориентированное на мотивацию лиц, принимающих решения либо иным образом существенно влияющих на развитие ситуации;
• рефлекторное управление, основанное на знании системных реакций той или иной популяции;
• методы нелинейного и деструктивного управления, включающие сразу несколько формул эффективной реорганизации реальности.
Кстати, нелинейное управление можно увидеть в любом стратегическом подходе, а не только в том, который несет деструктивную направленность. Ультрасистема создается и удерживается в контексте существования другой ультрасистемы, которой она противопоставлена. Чем сильнее это противопоставление, тем больше ресурсной поддержки требует такое удержание. В принципе такое представление соответствует теории Дж. Фиска о том, что массовая культура противостоит культуре высокой как подавляющей и доминирующей [20]. В таком случае две эти ультрасистемы существуют за счет противопоставленности друг другу.
Виртуализация действительности
Действительность приобретает те или иные черты виртуальности в связи с все возрастающим объемом виртуальности, в рамках которой живет сегодняшний человек. Облегчает этот процесс также и определенная однотипность в организации действительности и виртуальности [21–22]. В этом плане мы можем говорить об определенной нарративизации действительности, что также может быть связано с тем, что то, что лучше поддается описанию, а оно носит у нас нарративный характер, лучше запоминается и лучше хранится в памяти, поскольку обладает большим уровнем осмысленности для человеческого мозга. И действительно, любые выборы обладают своим сюжетом, где от уровня столкновения добра и зла мы также опускаемся до конкретных имиджей политиков, например, противопоставленности «хозяйственника» и «политика», что всегда имеет место в выборах Юрия Лужкова.
При этом мы будем иметь разные варианты этой виртуализации для разных культур, например, японской или китайской [23–24]. Кстати, французский оригинал книги М. Гране обильно цитирует в своих работах Сергей Эйзенштейн. Перед нами возникает иная модель действительности: «Китайцам нравится отмечать не причины и следствия, но странные явления, произрастающие, правда, из одного корня, причем порядок их появления малосущественен. В равной степени выразительные, они выглядят взаимозаменяемыми. Пересыхающие реки, рушащиеся горы, мужчина, превращающийся в женщину, – все это предвестники скорого конца династии» [24. – С. 228]. Или такой пример: «У китайцев нет ни малейшей охоты классифицировать по родам и видам. Они избегают думать с помощью понятий, которые, будучи погруженными в отвлеченное время – пространство, не имеют непосредственной связи с действительностью. Четко определенным понятиям они предпочитают богатые ассоциациями символы, вместо того, чтобы различать время и пространство как два независимых явления, они склонны помешать наборы своих символов в среду, образуемую их взаимодействием. Они не отделяют Инь и Ян от социальной действительности, ибо те вносят в нее ритмический порядок» [24. – С. 101–102]. Мы видим тип абстракции, которая максимально приближена к действительности, не пытается от нее отделиться, являясь ее частью.
Нарративизация (виртуализация) действительности обусловлена следующим набором факторов:
• возрастающим объемом времени, которое средний человек проводит в виртуальном времени и пространстве;
• заимствованием из виртуального пространства моделей поведения;
• поставкой проблем для обсуждения;
• возможностью конструирования действительности за счет акцентуации тех или иных характеристик виртуальной действительности.