Ревность

Вместе с ним сел Девяткин, злой и не выспавшийся. Ночью не удалось сомкнуть глаз ни на минуту, травмированная ключица и плечо болела нестерпимо, рука опухла, пальцы едва сгибались. Остановились возле аптеки, Радченко купил эластичный и бумажный бинт, тюбик обезболивающей мази, перевязал руку Девяткина и погнал фургон на запад. Первый раз остановились после полудня, Радченко купил на заправке бутерброды и две коробки воды в банках. Сел за руль, чтобы не терять времени на еду, и поехал дальше.

В кузове Девяткин улегся на покрывала с кроватей, захваченные из коттеджа, боль немного отпустила. Он неторопливо жевал бутерброд с ветчиной и помидорами, сдобренный майонезом, пил газировку и болтал о своих кулинарных пристрастиях. Много говорить не в его привычке, но сейчас, беспрерывно шевеля языком, он боролся с дремотой. Позади еще одна бессонная ночь третья подряд, а это много — даже для него. Глаза сами закрываются, но спать нельзя.

Вадим, связанный скотчем, лежал на дощатом настиле и пялился в потолок. Когда фургон трясло, голова ударялась об пол, и мигрень, терзавшая его с ночи, усиливалась. За несколько часов, проведенных в беспомощном состоянии, он потерял способность к сопротивлению, хуже того, перестал трезво соображать, а в душе засел неистребимый животный страх.

Он терпеливо слушал рассказы о приготовлении шашлыков и лобио по старинным рецептам, мучаясь жаждой и голодом, облизывал растрескавшиеся губы и косил взглядом на бутерброды в прозрачном пакете и упаковку газированной воды. Со вчерашнего вечера он не съел ни крошки и не выпил ни глотка воды, но попросить не хотел, боялся, что робкая просьба спровоцирует у полицейского приступ неуправляемого гнева. И Девяткин, хоть и дал честное слово оставить ему жизнь, в отместку за сломанную руку пристрелит его.

— Майонеза слишком много, — Девяткин дожевал первый бутерброд и облизал жирные пальцы. — А майонез это штука такая… Он любит правильную пропорцию. Можно испортить блюдо, если положишь много или, наоборот, мало. Ты сам кулинарией не увлекаешься?

— До всего руки не доходят, — Вадим инстинктивно захотел сглотнуть слюну, но во рту было сухо. — Раньше жена готовила, с которой я… Которую я…

Он запутался в словах, потому что язык не ворочался.

— Понятно, — Девяткин выудил из пакета второй бутерброд, перед тем, как откусить, осмотрел его со всех сторон. — Ты человек важный, занятой, чтобы такими глупостями баловаться. Самому готовить и всякое такое… А я вот один живу. Приходятся возиться. Так вот, о майонезе… Когда маринуешь мясо, чтобы пожарить, советую настоятельно, — всегда в маринад майонез добавляй. Бифштексы сочными получаются. И корочка такая… Хрустит аж. Лучше запивать охлажденным пивом. Светлым, разумеется.

— Тебе бы на телевидении передачу вести, — не удержался Вадим. — Ну, типа «Хозяйке на заметку» или «Домашний повар».

— Не остри, — Девяткин впился зубами в бутерброд. — Я с одним остряком как-то ехал в таком вот фургоне. Как с тобой. К середине дороги мне его остроты немного надоели. Пришлось остановиться, достать лопату и выкопать яму, не очень глубокую. Дальше поехал один. В полной тишине и покое.

Машину тряхнуло, Вадим стукнулся затылком об пол и замолчал. Девяткин жевал бутерброд и болтал о кулинарии, доводя его до исступления. Покончив с бутербродами, Девяткин сказал:

— Слушай, мы вчера не закончили разговор.

— Дай воды, — разлепил губы Вадим.

Девяткин открыл банку, наклонился над пленником. Содовая вода дала желтоватую пену и полилась тонкой струйкой. Вадим жадно глотал то, что удалось поймать открытым ртом. Жажду утолить не удалось, вода попала на лицо, в нос, за ворот рубашки, — но стало немного легче. Девяткин сделал вид, что хочет открыть вторую банку, но передумал. Сказал, что любую мелочь, в том числе воду, еще надо заслужить.

— Ну, я слушаю.

Вадим замолчал не пару минут, обдумывая, с чего лучше начать, с середины или с конца. И начал с начала, объявив, что все эта история банальна до неприличия.

Да, он задолжал значительную сумму влиятельным людям, и его бы грохнули и похоронили где-нибудь за городом, на свалке с отходами, если бы он твердо не пообещал рассчитаться. Он знал, что Наумову недолго осталось, уже было получено сообщение от адвоката, что конец совсем скоро… И ясно стало: Бог дает хороший шанс, деньги отчима могут решить все проблемы.

Но тут возникла одна сложность: наследство придется разделить на троих, да еще десять процентов уйдет в благотворительный фонд. На старости лет Наумов сделался набожным человеком. Старый грешник решил купить райскую жизнь и бессмертную душу на благотворительные пожертвования. И налоги сожрут немалую часть наследства. Поэтому на долю Вадима выпадет всего шесть-семь миллионов. Этих денег слишком мало, чтобы рассчитаться с долгом и самому пожить в свое удовольствие.

Он долго думал, как получить все деньги, целиком, причем сразу. И план, простой и надежный, постепенно сложился в голове. Трогать Павла не было надобности, только Ольгу… Все следовало подстроить так, чтобы тело Ольги нашли в загородном доме Павла.