Ревет и стонет Днепр широкий

И вот, волею судеб, точнее в силу обстоятельств фронтовой войны, Бердичев снова попал в орбиту исторических событий: после очередного отступления русской армии, вслед за катастрофой на Югo–Западном фронте в дни июньской авантюры Керенского сюда перебазировались штаб фронта и ставка нового главкоюза генерала Деникина.

И главная улица Бердичева, патриархальная Белопольская, наименованная так в увековеченье памяти богатейшего в этих краях польского графа–скотопромышленника, вдруг превратилась в фешенебельный проспект, мало в чем уступающий даже киевскому Крещатику.

По выщербленной мостовой главной улицы теперь беспрерывно сновали фаэтоны и автомобили со штабными офицерами в аксельбантах и разодетыми дамами их сердец; по тротуарам с утра до ночи шатались толпы оборванных солдат разных этапных команд и маршевых рот или расхаживали элегантные писаря корпусных штабов и батальонные каптенармусы под ручку с расфуфыренными марухами, а также бесчисленные, быстрые и юркие, шумные и надоедливые, не отпускавшие своей жертвы, пока не вытряхивали из нее душу и деньги, — местные коммивояжepы, факторы и мишурисы[5]. Там и тут сверкали в лучах ослепительного сентябрьского солнца белые крахмальные косынки сестер милосердия бесчисленных военных лазаретов.

A по обе стороны шоссе, вдоль тротуаров, всеми цветами радуги поблескивали — только что, специально ко дню перебазирования сюда штаб–квартиры фронта намалеванные — крикливые и брехливые вывески разнообразных магазинов и «заведений»: конфекционы, салоны, ателье, кафе, ресторации и замаскированные дома терпимости.

И именно здесь, на Белопольской, в салоне кафешантана «Эдьдорадо» — собственность наследников А. Бурка и Я. Зильберберга — и должно было свершиться историческое событие, о котором пойдет речь. Происходило оно, правда, никем и ничем заранее не подготовленное — разве что самой логикой развития событий, и случилось лишь вследствие обыкновенного стечении обстоятельств.

Шантан «Эльдорадо», оправдывая свое название, и в самом деле был местом выколачивания Бурками и Зильбербергами золота, правда, преимущественно в банкнотах, «керенках», и в самом деле — страной чудес.

А чудеса здесь являлись миру такие. Клиентам на столики в обыкновенных трактирных чайниках подавали николаевскую водку, а их дамам — ситро с пивзавода Чепа в бутылках из–под шампанского. Дамы никогда не приходили сюда вместе с кавалерами — они появлялись из задних отдельных номеров, будучи вызваны по фотоальбому, который обязательно лежал на каждом столе рядом с прибором фальшивого серебра. На маленькой эстраде в глубине салона аргентинское танго танцевали две голенькие, лишь с пикантными шелковыми «фиговыми листками» девы — шерочка с машерочкой, а кек–уок — два великовозрастных юноши, тоже «кавалье авек кавалье» и тоже совершенно голые, лишь в резиновых набрюшниках фирмы «Брокар и K°”.

И вот именно в этом салоне — в силу вышеупомянутого стечения обстоятельств — сошлись вместе четверо совершенно различных людей, прибывших также из разных мест: из ставки верховного главнокомандующего, с позиций Юго–Западного фронта, из Киевского военного округа и непосредственно из Киева.

Из ставки — помощник военного министра Керенского, комиссар Юго–Западного фронта от Временного правительства Борис Савинков. Он спешил в Москву, на созываемое после Государственного — Демократическое совещание.

С фронта — начальник формирования «ударных батальонов смерти» полковник Муравьев. Он направлялся в Петроград.

Из Киевского военного округа — курьер командующего округом, штабс–капитан Боголепов–Южин. Он ехал в ставку.

И прямо из Киева — Петлюра. Путь его лежал именно сюда, в Бердичев, к главкоюзу генералу Деникину.

Пути всех четырех скрестились здесь, в Бердичеве, в салоне шантана «Эльдорадо», совершенно случайно: а гостиницах забитого штабными и тыловыми учреждениями, до отказа переполненного города не было ни одного свободного номера, и «Эльдорадо», функционировавшее преимущественно с вечера до утра, представляло собой нечто вроде зала ожидания на вокзале.

В условиях фронта и не такое бывает.

2

Петлюра спешил: его «сестровоз» «рено» прошел сто пятьдесят километров за три часа. Не доезжая квартала до штаба фронта, автомобиль остановился, и Петлюра чуть ли не бегом ринулся к входу в шантан. Дорога была каждая минута.

Двое гайдамаков из личной охраны генерального секретаря остались подле открытого ландо, и вокруг них сразу же собралась толпа, глазея на необычайное, еще не виданное тут одеяние: черные бешметы с желто–голубыми отворотами и шапки из черной смушки с длинными черными шлыками, разукрашенными серебряным позументом.

— Артисты? — высказывались догадки в толпе. — Будут танцевать лезгинку в театре Варшавера?

— Тю! Обыкновенные каратели — ингуши из корниловской Дикой дивизии!

— Мать родная! Так, значит, снова Корнилов?

— Ничего подобного: это из похоронного бюpо! Видите, все черное и серебряный позумент? Фигуранты при катафалке. Видать, кого–то с перепоя ухлопали в «Эльдорадо» — сразу и похороны. Чтобы, значится, концы в воду…