Реверс

— Это не поляна, — с тоской сказал Сергей. — Это озеро.

— Сама вижу, — бросила Ева. — Закрепись. Садиться будем на воду.

На этот раз мотор чихал недолго. Когда смолк его голос, наступили самые жуткие мгновения — хищный свист ветра, печальный скрип фюзеляжа, короткий удар шасси о верхушку высокой ели, опять свист ветра…

Удар. Треск. Жуткое шипение газогенераторных бочек. В кабину хлынула вода. Самолет встал торчком и начал тонуть. Медленно и даже величаво, как какой-нибудь «Титаник».

— Давай-давай, — покрикивал на Макса помощник машиниста. — Кидай больше. Это сурганский паровоз, они прожорливые. А уголь аламейский, дрянь уголь. Слышь, ты большие куски-то разбивай, надо чтобы не больше кулака были…

Макс давно взмок, но трудился без пререканий. Солнце прошло зенит. Врывающийся в будку горячий воздух не давал прохлады. Было жарко, как в печи.

Надо ли было уезжать из Пулахты, не узнав, что было нужно тому желтолицему и раскосому, — вот вопрос. Может, стоило ему довериться?

Ага. И убили бы желтолицего точно так же, как убили Теодора, Патрика и Рафаэля. Нет уж, хватит убийств ни за что ни про что. Кем бы ни был тот раскосый, пусть живет.

В Сурган — значит, в Сурган.

Паровоз был другой, и машинист другой, а состав — тот же самый, с оннельским лесом. Он двигался в середине каравана из пяти-шести составов, и к паровозу спереди была прицеплена блиндированная платформа с пулеметами. Возглавлял караван бронепоезд, и на всех паровозах, как объяснили Максу, паровозные бригады были в полном составе: машинист, помощник, кочегар. Случись что с машинистом — помощник заменит.

Дикие места. На пустошах нет нормальной власти, здесь тот господин, кто сильнее. Не сравнить с тихой Он-нели.

Наконец — в который уже раз — топка была как следует прошурована и загружена, стрелка манометра подрагивала возле красной черты, и Макс отступил подальше в тендер. Здесь лучше продувало. Помощник машиниста — молодой курносый парень, любитель поговорить — последовал за ним. А машинистом был хмурый пожилой дядька, за все время на сказавший Максу и пяти слов.

— Мы взяли тебя только потому, что Псих за тебя попросил, — разглагольствовал помощник. — Неохота его обижать, блаженный он. А вообще-то у нас с пограничниками мир и сотрудничество, о контрабандистах мы сообщаем… если они жадные, ха-ха. Но у тебя, я вижу, ничего нет. Давно на мели?

Макс кивнул. «Буду валить все на амнезию», — подумал он. Но помощник и не ждал развернутого ответа.

— Наша дистанция заканчивается в Габахе, — говорил он. — Это уже сурганская территория, но задворки, конечно. Промышленные такие задворки. Дыму и копоти много, удовольствия мало. Если хочешь устроиться получше, тогда тебе дальше надо, в самый Тангол или еще какой приличный город. Там точно работу найдешь. Псих говорил, ты механик?..

Макс кивал. Плевать было помощнику на него и на Психа, он просто чесал язык. Болтуну довелось попасть к такому машинисту, из которого двух слов клещами не вытянешь. Вот ведь невезение. А болтать просто так, в пустоту, неинтересно, слушатель нужен.

Еда была: Псих дал на дорогу кулек с пирожками, похвастав, что сам испек. Наверное, это случилось не меньше недели назад — пирожки были сильно пожилые, но хоть без плесени. Окна бить такими пирожками… Рискуя обломать зубы, Макс насыщался, пил воду из жестяной фляги, слушал курносого помощника и поглядывал по сторонам. Оннельские лесные ландшафты давно пропали, поезд шел по ковыльной степи. Иногда показывалась рощица, выжившая в низине или пересохшем русле, проплывала мимо и исчезала позади. Путь здесь был проложен прямо, как кратчайшая линия, соединяющая две прямые, и лишь по сносимым ветром вбок паровозным дымам можно было понять, что в Сурган идет не одиночный поезд — мечта бандитской шайки, а охраняемый караван.

Целый час были видны холмы на горизонте, затем скрылись. Снизив скорость, состав прогрохотал по мосту над широким руслом бывшей реки. Внизу петлял ручеек. Проехали селение — с десяток бедных домишек, темных от старости и кособоких от ветхости. Чем тут живут люди, да и зачем? Пересекли по насыпи обширную ложбину с ржавыми остовами нефтяных вышек. Понятно: нефть исчезла, почва просела, нефтяники переквалифицировались, а путейцам головная боль — восстанавливать, по сути заново прокладывать участок пути.

География — великая наука. Макс вдруг вспомнил момент, когда он это понял. Под ядовитым взглядом школьной географички он тогда мучительно пытался вспомнить, куда же впадает Влтава, не вспомнил и под хохот всего класса выдал ответ: в Дунай. Целую неделю этот Дунай был хитом, пока наконец одна дура не оттянула все насмешки на себя, разыскивая на лабораторном химическом столе ион гидроксония. Тут уж была всеобщая истерика.