— Не смутит, — успокоил я. — С турками мы дружим. «Перестреливаемся через границу», — добавил мысленно.
— Тогда записывайте адрес и как доехать, — портье выложил на стойку лист бумаги и ручку.
«На границе турки ходят хмуро, — напевал я обратной дорогой. — Но мы им товар не отдадим…» В номере я сообщил грустную новость соседу.
— Ерунда! — сказал Юрий. — И без того получили больше, чем рассчитывали. Причем, сразу.
— Тогда обратно не повезем! — подвел я итог и выставил на стол бутылку. — Отметим прилет.
Выпить мы не успели. В дверь постучали. За порогом стоял Панкин.
— Что я вижу? — сказал он, шагнув в номер. — Безобразия нарушаем? Ого! — он взял бутылку. — «Двин», любимый коньяк Черчилля. У вас отменный вкус, Сергей!
— Угощайтесь! — предложил я.
— Не здесь! — покрутил он головой. — В моем номере накрыт стол. Наши уважаемые писатели уже там. Берите бутылку и айда со мной. Еду оставьте. Жены нам в дорогу столько наготовили, что втроем не съесть. А нужно, не то испортится. Идем?
Отказываться мы не стали.
17
Провокационный вопрос задал корреспондент «Зюддойче цайтунг».
До его выходки пресс-конференция шла, как на мази. А с чего бы нет? В том времени я этих толковищ прошел тысячи. Причем, участвовал в них по обе стороны барьера. Так что вопросы и ответы летали, как шарик в пинг-понге.
— Герр Девойно, вы так юно выглядите. Вам, вправду, 23 года?
— На самом деле восемьдесят. Просто у нас хорошая медицина.
Смех.
— Вот мой паспорт. Желающие могут взглянуть.
— А что вы думаете о свободе творчества в СССР?
— Я о ней не думаю, я ее осуществляю. Мой роман (на Западе нет такого жанра, как повесть, поэтому «Экстрасенс» — роман) о человеке, обладающем паранормальными способностями. Вы считаете, я писал его под диктовку комиссаров?
Смех… Шутка на грани фола, но Панкин, которому Юрий шепчет перевод, одобрительно кивает. На Западе советский человек должен казаться смелым и раскованным. Довольным выглядит и сидящий рядом со мной герр Циммерман, главный редактор издательства. Журналистам русский писатель нравится. Значит, и отчеты о пресс-конференции будут благожелательными.
— Вы так хорошо говорите по-немецки. Учили в школе?
— Самостоятельно.
— Почему?
— Хотел читать Шиллера в подлиннике. А также Гете и Гейне. Немецкий язык красивый и богатый. Английский в сравнении с ним слишком прост. Выучил тысячу слов — и ты знаток.
Журналисты улыбаются. Любой нации льстит комплимент о ее языке. А тут еще сравнение с английским… Оккупантов в ФРГ не слишком любят. Отметились союзнички… И тут вылез этот Бильдерлинг. Он мне сразу не понравился. Неопрятный, сальные волосы, синий пиджак, обсыпанный перхотью. Презрительная ухмылка на кислой роже…
— Герр Девойно, вы не тот, за кого себя выдаете.
В зале, где шла пресс-конференция, установилась тишина.
— Почему? — поинтересовался я.
— Вы отлично говорите по-немецки, уверенно держитесь перед журналистами, вас не смущают острые вопросы. Вы пропагандист, специально подготовленный для того чтобы обмануть общественное мнение Запада. Но со мной этот номер не пройдет.
Бильдерлинг победоносно посмотрел на коллег.
— А кто же, по-вашему, написал роман? — спросил я.
— Не знаю! — хмыкнул этот козел. — Но явно не вы.
Я ощутил, как изнутри поднимается раздражение. И голова побаливает после вчерашнего. Не стоило мешать коньяк с водкой… Я встал и вышел из-за стола.
— Не откажетесь подойти ко мне?
Бильдерлинг глянул настороженно.
— Не беспокойтесь, я не стану вас кусать.
Журналисты засмеялись. Бильдерлинг дернул плечами, но подошел. Операторами с камерами, ощутив запах сенсации, рванулись к нам.
— Присядьте! — я подвинул ему стул. — Обопритесь о спинку, расслабьтесь.
— Зачем? — насторожился Бильдерлинг.
— Я вам кое-что покажу. Не волнуйтесь, это не больно.
Он хмыкнул, но подчинился. Я подождал, пока он перестанет ерзать, и извлек из кармана шарик на нитке. Привез. Как чувствовал, что понадобится.
— Смотрите на шарик, внимательно.
Спекся он скоро. Ну, так на нервах. Задать вопрос, идущий вразрез с ходом пресс-конференции, совсем не просто, кто бы что об этом не думал. Журналисты — циники, но и они люди.
— Ваше тело отяжелело, веки ползут вниз. Вам тепло и приятно. Голова начинает вращаться на шее…
Сальная тыковка стала описывать круги. По аудитории будто прокатился вздох. Я спрятал шарик в карман.
— Вы, в самом деле, не верите, что я писатель, герр Бильдерлинг?
— Верю, — прошелестел ответ. — Но главный редактор велел так сказать.
— Зачем?
— Он не любит русских.
Понятно. Уж мы вас душили, душили…
— Вам хорошо, герр Бильдерлинг?
— Да.
— Тогда наслаждайтесь.
Я отступил и повернулся к аудитории. Та оторопело смотрела на крутящего головой коллегу.
— Кто-нибудь еще сомневается, что я автор «Экстрасенса»?
Первой не выдержала журналистка, сидевшая в первом ряду. Она прыснула и зааплодировала. Спустя мгновение ее поддержали другие. Аплодисменты привели Бильдерлинга в чувство. Он очумело посмотрел на хлопающих в ладоши коллег, затем вскочил и выбежал из зала. Следом, смеясь и переговариваясь, потянулись и другие журналисты. Ко мне подошел Циммерман.