Рецидив

Я тогда находился в гостях у Персидской диаспоры. Он пришел ко мне во сне. Началось привычное состояние, когда, не просыпаясь, я вступал в некую явь. Я встал, подкинул сухих верблюжьих лепешек в чуть тлеющий огонь и сквозь разгорающееся пламя, увидел сидящего напротив брата. Он был в ослепительно-белых одеждах, чего в здешних местах было невозможно себе представить.

– Йоан? – нехорошее предчувствие сжало мое сердце железной рукавицей.

– Да, Эмил, – ответил он со своей бесхитростной улыбкой, – Я хочу попросить тебя кое о чем.

Я хотел спросить его о том, как он здесь оказался, но он предостерегающе поднял ладонь, призывая меня потерпеть с вопросами.

– У меня очень мало времени, Эмил, – продолжил Йоан, – Слушай, потом все сам узнаешь! Когда ты вернешься в Иершалим, опоясанный царским мечом, жди в гости нашего отца… Можешь не опасаться его, на исходе своей жизни он обратился к Яхве. Я дал ему наше имя – Иегоаким, так он назовется тебе! Прошу тебя, отдай ему свиток, который был записан Цуром, когда мы жили за Иорданом.

– Скажи мне, как ты умер? – вставил я, наконец, свой вопрос.

– Ирод Антипа… – грустно улыбнулся Йоан, – А мою голову забрал новый ромейский прокуратор Пилатус, что бы послать в Рим…

Я был вне себя от горя, сердце было готово вырваться из груди, слезы сжимали горло, я готов был проснуться.

– Не печалься обо мне, я думаю, мы еще встретимся! – уже веселей улыбнулся мне брат, – Не бойся нашего отца и отдай ему мой свиток. Опасайся только Пилатуса…

Я проснулся тогда в слезах! Мои друзья и ученики вокруг, спокойно спали. Беззвучные рыдания сотрясали меня…

…

– Садись отец! – поднялся я на встречу Квинту Максимусу, – Садись, чувствуй себя, как дома…

При этих словах, ромей встрепенулся и побледнел.

– Ты?.. – отшатнулся он от меня, – Почему ты говоришь, как он?..

– Тебе нечего здесь бояться, отец! – успокоил я его, указывая на скамью напротив моего кресла.

– Называй меня Иегоаким… – устало проговорил отец, усаживаясь.

– Я знаю, Йоан предупредил меня. – Ответил я ему, чем снова поверг в изумление.

– Тогда ты, наверное, знаешь, зачем я пришел? – спросил меня Иегоаким.

Вместо слов, я подошел к одному из дорожных тюков, сложенных у стены шатра и вытащил из него кожаный тубус с самым дорогим моим сокровищем – пророчествами брата, которые уже начали сбываться.

Отец тяжело поднялся со скамьи и сделал шаг ко мне.

– Я не виноват в его смерти… Я хотел спасти его! – для убедительности он прижал руки к груди, – Прости меня сынок…

Голова его склонилась, плечи ссутулились и он затрясся в старческих рыданиях.

– Мне не за что прощать тебя отец Иегоаким, – ответил я, открывая тубус, – Лучше, позволь, я прочту тебе, что здесь написано.

– Конечно… ведь, я умею говорить по-вашему, но читать… меня некому было научить!.. – ответил Квинт сквозь слезы.

– И был я в духе, и видел я то, что заповедано видеть простым людям… – начал я читать откровения святого духа, изложенные сыном Максимуса.

Я как будто слышал голос Йоана, рассказывавшего перед народом о своих видениях. Часть из написанного я сам рассказывал ему, но многое он увидел самостоятельно, выходя, с моей помощью, на связь с Хранителями.

Я видел, что Максимус с возрастом стал более близок к народу, среди которого он провел большую часть своей жизни. Поэтому прощал ему смерти Ноаха, Йоана и многих других иудеев, к которым он, несомненно, был причастен.

– И лишь народ, перепоясанный, словно мечом, Законом божьим и держащий любовь в руках своих, вместо щита, сможет объединить заблудших язычников, как разбежавшихся овец из стада Господа, что бы излечить их души и вырвать их из пасти дракона, полной, словно зубов, ядовитой лжи! – закончил я, сворачивая длинный лист папируса.

Максимус сидел, закрыв лицо руками, и не двигался. Ему казалось, что он заново переживает события того злополучного вечера в доме Ирода Антипы. Я закрыл тубус и присел рядом с ним.

– Ты помнишь, отец? – сказал я, – Когда я приходил к тебе, первый раз? Ты был совсем другим!

– Я не хочу вспоминать себя тогдашнего, – ответил Максимус, – Воспоминания о прошлом причиняют мне боль…

– Прости, я хотел рассказать, что стало с твоим другом – примпилом, но вижу, что это доконает тебя…

– С Руфием, моим Первым центурионом? – улыбнулся мне отец, – Будь добр, расскажи!

Меня позвали в Гиппос, что за Кинеретом – галилейским морем, там началась какая-то неведомая болезнь. Их лекари были бессильны и я, с учениками, поспешил на помощь.

Солнце двигалось к закату, наша дорога пролегала через заброшенный некрополь70 Гиппоса. Уже можно было рассмотреть видневшиеся вдали городские стены, и подходящий к ним каменный мост акведука, а левее – в голубоватой дымке, проступали воды Кинерета.