Это нужно будет обо всем рассказать папе с мамой… Потом – жениться?.. Волосы дыбом! Женятся уже совсем старики, те, кому по восемнадцать-двадцать лет! Ходят на работу, женятся. Стругают детей…
А я – только чуть двинул своим махоньким детским рубаночком… Что – так все просто?..
Вечером кушать дома собрались, а на мне лица никакого нет. – Что с тобой, Саша, – мама поинтересовалась.
Ага, так я сразу и сказал!
Так прям сейчас и брякну, мол: – Мама, ты уже не мама, а бабуся!..
– Ничего, мама. Что-то аппетита нету… – и спать пошел.
А – какой тут сон?
Конечно – крепкий.
Отработал на участке, сбегал в Жилгородок, порезвился с девчонкой. Потом услышал новость, прошелся опять из города в свой поселок. Насыщенный был день.
Уснул я сразу, как убитый, только до кровати дошел.
Совесть и всякие размышления должны были все-таки подождать меня до завтра, пока высплюсь…
Выспался – и сразу навалилось на меня со всех сторон мое несчастье. Вспомнил, что буду отцом, что нужно, наверное, жениться…
Что скажет бедная моя мама!..
И планы у меня в связи с открывшимися обстоятельствами возникали самые разные.
Ну – главное – жизнь кончена. Нужно или пойти, утопиться. Или прыгнуть с конторы и убиться. Там под конторой ступеньки крутые, из цемента. Долго не буду мучиться.
Оно ведь уже без разницы – что жениться, что убиться.
А других планов как-то особенно и не было.
Бегать в Жилгородок уже не хотелось.
Все бесстыдные мои желания враз умерли – как бабка пошептала. Осталась только совесть, которая получила, наконец, доступ к моей душе и телу и могла меня теперь мучить без всякого с моей стороны сопротивления.
Недели две я ходил потерянный, безжалостно травмируя себя мыслями о разных самоубийствах.
И, как-то после обеда, когда я пришел с работы и прилег спать на чердаке, мама веселеньким голосом позвала меня: – Саша, а кто к нам приехал!..
Я как-то сразу догадался, кто приехал.
Ну… Все… Утопиться не успел, теперь придется, наверное, жениться…
Выглянул из чердака. Внизу, под лестницей, в ситцевом своем платьице стояла моя невеста…
Живот… Нет… Ничего еще не заметно… Пока…
Спустился вниз. Привет-привет…
Пошли гулять в кленовую рощицу, что прорастала прямо в окраину нашего поселка. Проходили мимо бараков – и стар и мал пялили на нас глаза. «К Сашке врачихину Кирка приехала! Ну, те, что жили тут в третьем бараке…»…
Кира сказала, что никакого ребенка у нас не будет.
Ложная тревога.
Она знает, что я переживаю, и приехала меня успокоить.
– Не будет? Да? – Я опять тормозил в понимании информации, которую сообщила мне Кира.
Как? Не будет?..
Я уже в мыслях своих настолько свыкся с положением отца и мужа, что смысла слов Киры до конца не понимал…
Не будет… Не женюсь…
Не надо… Жениться…
В нашем теплом радостном семейном кругу мы попили чай. Я уже что-то даже шутил, не боялся встретиться глазами ни с мамой, ни с папой. Не будут они пока дедушками-бабушками.
Я боялся встретиться глазами с ней, с Кирой…
Я посадил ее на вечерний, последний автобус. Просто – посадил. Никаких слов особенных мы друг другу не говорили. Ее ноги еще раз мелькнули передо мной, когда девушка поднималась по ступенькам в автобус. Потом двери за ней сомкнулись.
Но я больше никогда не появился в Жилгородке на Снайперской улице.
Я как-то быстро постарел за это лето.
Я стал мужчиной. Я узнал, как люди женятся и как становятся родителями. Я узнал, что переживают мужчина и женщина, когда у них появляется это непонятное чудо – ребенок. Не то, что для них это обязательно, как у меня, трагедия, но – важная, главная веха в жизни. Которую нужно осмысливать, к ней привыкать… Без разницы – шестнадцать, двадцать тебе лет, или уже сорок…
Нет…
Не так все, конечно было…
Ярко светило июньское солнце и мы с моей подругой Кирой, искупавшись в реке, стояли на песке и обсыхали. Уже пора было идти домой.
Я смотрел на девушку Киру и думал, что, наверное, если сейчас к ней подойти, если… то она не скажет мне «нет». Потому что я нравился ей. И, наверное, даже больше. Настолько, что она и не скажет мне «нет».
А мы в компании мальчишек сколько раз обсуждали эти возможные встречи с девчонками. И, казалось, главная проблема – это, чтобы девчонка согласилась, «дала».
Я был уверен, что Кира «даст».
Но у меня впереди еще были экзамены. Нельзя перед экзаменами вступать в близость – говорили популярные книжки.
Но, все-таки, главное… я Киру не любил…
Я очень-очень-очень хорошо к ней относился, но – не любил… Поэтому не мог переступить черту, за которой – я это предчувствовал – будет не просто близость, а, с моей стороны – предательство…
И мы с Кирой оделись и пошли ко мне домой. Вначале пешком – я вел велосипед сбоку.
Потом, когда дорога стала ровнее, я посадил ее на рамку, и мы поехали.
Весь этот день мне запомнился, как грустный, болезненный. Кира, с которой мы дружили, переписывались еще со второго класса, хотела, она надеялась услышать от меня какие-то слова… Дорогие. Особенные. Новые.
А я их так и не сказал.
Я любил тогда Нинку Варлашину…