Реставрация

Прошло несколько дней, и все это время я чувствовал, как на меня нисходит благодатный покой.

Когда Пирс сказал, что должен возвращаться в «Уитлси», я поблагодарил его — с тем сентиментальным пылом, который он во мне никогда не одобрял, — за то, что он спас меня, не дав впасть в полное безумие, и от чистого сердца просил приезжать в Биднолд, как только ему позволят дела. Пирс ответил, что будет молиться за меня, и горячо советовал вернуться к научным занятиям, читать книги по медицине. «Это поможет, — сказал он, — сменить ориентиры: на место материального достатка поставить знание». У меня не хватило духу сказать, что я не чувствую в себе для этого достаточно сил. «Но я могуобещать тебе, Пирс, — заверил я друга, — что с моими глупыми ожиданиями королевских милостей покончено. Не думаю, что еще когда-нибудь увижу короля. Чем я займусь в будущем, пока не знаю. Возможно, живописью».

Мимоходом заметим, что мнение Пирса о моих картинах было ненамного выше, чем мнение Финна, однако он ничего не сказал, занявшись сбором «горящих углей», которые сложил в небольшую трогательную стопку. Почувствовав внезапный прилив нежности к другу, я хотел подарить ему Плясунью, но он отказался, сказав, что эта лошадь с большим норовом, и попросил, если можно, купить ему нового мула.

Один из слуг отправился за мулом и вскоре вернулся с нескладным пятнистым животным: «мул может укусить, сэр Роберт, зато он очень вынослив и хорош для долгой дороги».

Пирсу я ничего не сказал о дурных наклонностях мула, которого тут же взнуздали. Пирс сел в седло и, не прощаясь, пустил мула рысью. Когда они были у первого поворота, я увидел, что мул запрокинул голову и сделал попытку укусить Пирса за ногу. На этот гнусный поступок Пирс ответил пинком в бок, отчего мул взвился и перешел на галоп «Последнее, что я видел, глядя им вслед, было облачко пыли от копыт животного.

Я продрог и, почувствовав потребность подкрепиться, попросил Уилла принести кувшин с глинтвейном в Комнату Уединения, где собирался провести часок-другой, размышляя в одиночестве. К моему удивлению, я застал там Селию, она разглядывала мою птичку.

— Прошу прощения за вторжение, — сказал я, поворачиваясь, чтобы уйти.

— Что это за птица? — спросила Селия.

Я ответил не сразу, боясь, что Селия, как и Пирс, станет охаивать бедную птаху.

— Мне ее подарили, — нерешительно произнес я. — Сказали, что индийский соловей.

— Какой красивый! — восхитилась Селия. — Жаль только, что не поет.

Селия повернула ко мне лицо, и я увидел, что оно еще сохраняет молодость и гармонию. И вдруг я остро, как никогда раньше, осознал, что вижу перед собой очень красивую женщину.

— Он поет.Нужно только небольшое поощрение. Если хочешь, я принесу гобой, наиграю несколько нот, и он в ответ выдаст мелодичную трель.

— Да, будь добр, принеси, — сказала Селия.

Должен сказать, что в последние дни я, добившись относительного душевного равновесия, проводил много времени в Музыкальном Салоне, пытаясь покорить мой инструмент, в результате чего даже научился играть маленькую песенку под названием «Лебеди пускаются в плавание».

Я предложил Селии бокал глинтвейна, она, к моему удивлению, не отказалась, и я решился играть для нее и соловья. Как все начинающие, поначалу я пару раз сфальшивил, но потом поправился и сыграл песенку довольно бойко. Когда я закончил, Селия — она внимательно следила за моей игрой — отвернулась в сторону и прикрыла рот ладошкой, пряча улыбку. Меня это нисколько не обидело: усилия, затраченные на несносных «лебедей», были мне не в тягость — скорее, развлечением, и, отложив гобой, я расхохотался. Теперь и Селия перестала сдерживать смех; какое-то время мы стояли рядом и смеялись, и тут птичка раскрыла желтый клювик и издала нежнейшую трель.

Последовавший за этим час был восхитительный. Ужасная «юбочница» не нарушала нашего уединения, мы с Селией пили глинтвейн, и в конце концов она, проявив изрядное мужество и достоинство, попросила у меня прощения за нанесенные утром оскорбления. «По правде говоря, — сказала она, — я думаю, мы живем в такое время, когда многих производят в шуты и многих обманывают. Я верила в любовь короля и, выходит, была не умнее тебя. И все же я верю, что он еще позовет меня».

— Селия, может, лучше оставить эти надежды?… — начал я.

— У меня нет выбора, — сказала она. — Надежда — или смерть. Ведь все остальное на свете я в грош не ставлю. Ничего другого для меня не существует.

— Тогда от всей души желаю, чтобы король Карл призвал тебя, а тем временем…

— А тем временем, Меривел, прими мою благодарность за гостеприимство. Большую часть времени я буду проводить в одиночестве, однако верю, что наши встречи всегда будут столь же сердечны, как эта.

— Аминь, — сказал я.

— Только не жди, Меривел, что я буду веселиться.

— Не буду.

— И еще прошу тебя, пусть Розовая Комната, куда мы с Софией перебрались, станет моим личнымпокоем. Пожалуйста, никогда не приходи туда.

— Конечно, не приду…

— Будем дожидаться лучших времен, — сказала Селия.