Решающий шаг

Мавы в первые минуты стрельбы немного растерялся. Он еще не бывал в бою и не мог сразу понять, где друзья, где враги, куда надо стрелять, куда идти в наступление. Не различая ничего вокруг себя, он крикнул: «Артык, в кого стрелять?» Никто ему не ответил. Все же, несмотря на грохот пальбы, он быстро освоился с обстановкой. Когда Мавы выдавали берданку, ему показали, как отодвигать затвор и вставлять патрон, как стрелять, но теперь, в горячке боя, у него вылетело из головы и то немногое, что он узнал. Непослушными пальцами безуспешно пытался он всунуть патрон в ствол берданки. Всунул, наконец, но ружье с раскрытым затвором не выстрелило. Последовательность ружейных приемов осталась ему непонятной. «Ах, ну не лопата, будь в руках хотя бы кривая сабля, я бы знал, как драться! А у этой чертовины кто поймет ее тайну?» — мысленно жаловался он, вертя в руках бездействующее оружие. Но когда кто-то из врагов кинулся на него, Мавы, держа берданку за ствол, поднял ее и обрушил приклад на голову нападающего. «Вот тебе, изменник, получи свою долю!» — яростно крикнул он. Приклад с треском отлетел в сторону, а нападавший на Мавы грохнулся навзничь. Не успел Мавы опомниться, как кто-то другой из нападающих крепко обхватил его руками, повалил на землю и начал душить. С тыловых работ Мавы вернулся ослабевшим, но благодаря заботам Мехинли. успел восстановить свои силы. Однако и сидевший на нем верхом, как видно, был не из слабых. Его жирная туша давила на Мавы, а мускулистыми руками он все сильнее сжимал ему шею и горло. У Мавы мутилось в голове. В эту минуту ему показалось, что Халназар кричит: «Души!», а Мехинли ласково ободряет: «Мавы мой, сядь на коня стойкости!..» И Мавы, окрыленный своей любовью, с силой рванулся, сбросил с себя противника и, навалившись на него всем телом, тоже вцепился ему пальцами в горло. Но и тот не выпускал Мавы из своих цепких рук. Они душили, давили друг друга, катаясь по земле, били по чему попало руками, ногами, наверху оказывался то один, то другой. Оба задыхались, напрягая последние силы... Наконец, Мавы начал одолевать. Вырвавшись снова наверх, он с силой ударил своего противника головой о землю, и тот потерял сознание. Мавы вскочил на ноги. Перед ним лежал скуластый человек с растрепанным чубом каштановых волос. «Э, да ты, видно, конный казак!» — подумал Мавы. Решив, что добивать лежачего не велика доблесть, он крепко связал казаку руки ремнем и стал ждать, когда он придет в себя. Он заранее радовался тому, что приведет к Ивану Чернышеву пленного и сможет похвалиться перед Мехинли своей отвагой...

Между тем стрельба почти прекратилась, только где-то вдалеке раздавались еще одиночные хлопки выстрелов. Мавы посмотрел на первого из нападавших, которому он прикладом размозжил голову, — тот лежал окровавленный, не обнаруживая никаких признаков жизни, — и ему стало не по себе. Никогда в жизни он не убивал даже курицы, а тут убил человека. Он отвернулся, чтобы не видеть трупа, и рукавом халата отер пот со лба. Однако его смущение и растерянность сменились гневом, он вспомнил издевательства Халназара, его грубую брань, все его хитрости и обман, когда он вздумал отправить на тыловые работы батрака вместо одного из своих сыновей. А когда память восстановила всю картину взрыва гранаты на собрании, Мавы с ненавистью взглянул в сторону убитого и сказал:

— Такая смерть ждет каждого предателя!

Уличный бой продолжался довольно долго. Часть мятежников была перебита, часть арестована, многие разбежались. К концу кровавой, полной тревог и волнений ночи жизнь потекла по новому руслу.

Начинало светать. Группы вооруженных рабочих и солдат снова сходились в клуб железнодорожников. Боя словно и не было, — кругом стояла тишина. Только звучно перекликались по всему городку петухи, возвещая рассвет. Разгоряченные схваткой люди с удовольствием вдыхали свежий утренний воздух. Как будто, и дышать стало легче.

Артамонов и Чернышев были заняты составлением срочных телеграмм в Ашхабад и Ташкент с донесениями о разгроме мятежников.

На улицах и на церковной площади еще убирали трупы, раненых отправляли в больницу. Захваченные в бою мятежники еще раньше были отправлены под конвоем в тюрьму. Но Мавы не знал, где тюрьма. Он сначала привел своего пленника в клуб, затем направился с ним в уездное управление, то кричал на него, то мирно разговаривал с ним и даже давал ему раза два затянуться из своей цигарки махоркой — и так разгуливал с ним по улицам, как погонщик каравана, вышедший в ночной путь. Когда начало светать, Мавы снова привел пленника в клуб. Ствол разбитой берданки лежал у него на плече, в правой руке он держал приклад. Но он с гордым видом шагал за своим пленником, высоко подняв голову.

Увидев Ивана Чернышева и ашхабадского большевика, Мавы вытянулся перед ними по-военному и отдал рапорт:

— Товарищи командиры! Батрак Халназар-бая, солдат большевиков Мавы свою задачу выполнил. Вот привел одного предателя живым. А другой, сами знаете, торпак кушай...

Чернышов крепко пожал ему руку:

— Спасибо, товарищ Мавы.