Решающий шаг

— Ну да? — изумился корреспондент. — Об этом я и верно не слыхал. Но в таком случае с тебя причитается, однако!

— Что за вопрос! — Валечка мигом налила гостю еще стаканчик, незаметно плеснув туда чего-то из укрытого под прилавком бутылька.

— Ого! — крякнул Боренька, переводя дух. — Вот это градус! Слушай, Валентина, а Михайлов-то твой знает?

— Откуда?! В том-то и дело, что нет.

— Так это же сенсация! — возопил журналист, почуяв добычу, — Давай-давай, расскажи ему обо всем сама — повзволнованнее только. А я — мигом, будь спокойна.

И он стал раскрывать магнитофон.

— Здесь нам помешают, — остановила его Валя. — Пошли лучше к Петру Петровичу в кабинет, он все одно в отъезде. Там спокойненько все и запишем.

— А буфет? — спросил осторожный Боренька.

— Это уж моя забота.

Валя вызвала свою давнюю помощницу судомойку тетю Кланю, попросила ее приглядеть за хозяйством и, взяв ключ от кабинета завклубом, повела журналиста на второй этаж.

Там, заперев дверь, Валя легко, изящно говорила минут десять. Она не просто делилась с мужем их общей радостью, она играла, переходя с микрофоном в руках из одного уголка их воображаемой квартиры в другой. Она красочно описала каждую комнату, каждый квадратный метр, подробно рассказала, куда она предполагает поставить детские кроватки, куда сервант, пианино, торшер. Она сообщила точные размеры кухни, ванной, прихожей, описала прекрасные бытовые приборы, которыми они оборудованы, и закончила словами о том, как вольготно будет Виталию Георгиевичу за новым письменным столом — хоть в академию поступай.

Достоверность возникла полнейшая.

Восхищенный безукоризненным во всех отношениях интервью, Боренька обещал послать его в эфир целиком. Он не сомневался, что такой шикарный материал, буквально пронизанный заботой о человеке, будет отмечен, и предвкушал уже…

На прощанье он благодарил Валю, превозносил ее умение точно и выразительно передавать мысли. А Валя с трудом сползла по лестнице и дотащилась до привычного места за стойкой. Голова у нее кружилась, лицо пошло красными пятнами, сердце колотилось так, что пришлось самой отхлебнуть глоточек из заветного бутылька.

Не зная, куда девать себя вечером, страшась нового приступа тоски, она забрала мальчиков и отправилась с ними через весь город к своим старикам. Купила торт, бутылку вина для отца и была необычно внимательна к родителям, чем немало удивила мать.

Вернувшись домой и уложив сыновей спать, Валя отправилась еще на кухню, собрала там развеселую компанию, угощала домашней настойкой, была душой общества, дурачилась, хохотала, рассказывала всякие истории — лишь бы задержать всех подольше, лишь бы не оставаться одной.

Когда же волна веселья улеглась и все разошлись наконец, испуганно восклицая, что уже второй час ночи, а завтра рано вставать, Валя, войдя в свою келью, испытала страстную потребность как-то по-особому сосредоточиться и тем внутренне подготовить себя к тому, что могло случиться завтра. Но такое не было ей дано, одна она попросту не умела забираться к себе в душу — был бы Виталя, другое дело, — и она позавидовала матери, с детства приученной каждый вечер бормотать на сон грядущий что-то вроде молитвы, хотя верующей мать давно не была.

Спала Валя опять плохо, но на следующий день, превозмогая себя, встала пораньше и особенно тщательно занялась своей внешностью. Затем отвела ребят в садик и, как ни в чем не бывало, занялась обычными для трудового дня хлопотами. Она вся подобралась, сделалась до омерзения трезвой, холодной, злой на весь свет и была готова к чему угодно.

В полдень ее позвали к телефону, но это был еще не тот звонок, которого она ждала. В ответ на ее нарочито робкое «алло?» из трубки вылетел и вцепился ей в ухо разъяренный дискант радиожурналиста Бореньки.

— Ну, спасибо! Удружила! — повизгивая, орал он, так явно брызгая там где-то слюной, что Валентина инстинктивно отодвинулась от трубки. — Тебе что — понадобилось, чтобы меня с работы выгнали?!

— В чем дело, Боренька? — невинно спросила она. — Что такое стряслось?

— Не придуривайся! Постыдилась бы! Вот привлекут за ложные данные — тогда узнаешь, в чем дело! И как у тебя, проклятой, совести-то хватило…

Тут Боренька бросил трубку, так и не услышав разнообразных соображений о совести, которые как раз собиралась высказать его собеседница.

Валя вернулась за стойку огорченная: растрачивать впустую боевой задор ей никак не хотелось. Слава богу, этим звонком дело не ограничилось. Полчаса спустя в буфет заглянул растерянный завклубом.

— Валентина, тебя к начальнику пароходства требуют. Срочно! Что ты опять такое выкинула, горюшко ты мое?

Валя вспыхнула радостью.

— Вы не беспокойтесь, Петр Петрович, — успокаивала она добродушного морского волка в отставке. — И не расстраивайтесь понапрасну: это вовсе даже не служебное дело, а личное.

— Личное? — недоверчиво протянул тот. — Опомнись, вертушка, что у тебя может быть с Гарустовым личного?!