Репо

Меня отвезли в больницу со сломанными ребрами, сотрясением мозга и на лицо наложили тринадцать швов. На следующий день меня отпустили, и мне пришлось вернуться в квартиру дяди Сета, смыть его кровь, спланировать его похороны и попытаться понять, что, черт возьми, я должен был делать с этого момента. Он был всем, что у меня было в этом мире. Он был единственным человеком, которому было не наплевать на меня.

И он исчез.

Через четыре дня у него были пышные похороны, на которых присутствовали все его люди. Моя мать, что неудивительно, так и не появилась. Я и не ожидал от нее этого. Черт возьми, я никогда больше не видел ее после того, как она появилась из больницы, разыскивая меня. Сет дал ей нагоняй, пачку денег и вытолкал за дверь.

Это было незадолго до того, как дерьмо попало в вентилятор с его людьми. Каждый соперничал за свое положение, пытаясь руководить другими, пытаясь контролировать торговлю.

Но, черт с ними, это было мое гребаное наследие.

— Ты действительно влез в его шкуру, — сказал Уэйн, второй после моего дяди, кивая мне головой. Уэйн был самым старым другом Сета и, в некотором смысле, стал для меня еще одним дядей за эти годы. Он научил меня играть в бильярд и завязывать галстук, так как мой дядя был убежденным сторонником того, чтобы никогда не носить ничего, кроме джинсов и футболок. Он был крупным и достаточно подтянутым, с любовью к бурбону и дешевым магазинным сигарам, черными волосами и такими же глазами. Я кивнул на его комментарий, отмахнувшись от того, что я считал комплиментом. — Как змея, — добавил он, отвлекая мое внимание от таблеток, которые я сортировал.

— Змея?

— Да. И ты знаешь, что говорят о змеях и стукачах, — продолжил он, и я почувствовал, как напрягся, когда безошибочный щелчок карманного ножа наполнил тихую комнату. Я знал. О, я знал. Это была его чертовски любимая фраза. Я слышал это сотни раз на протяжении многих лет. — Они попадают туда, куда они ползут.

— Ты, ублюдок, — крикнул я, оттолкнувшись от стола так сильно, что прижал им Уэйна к стене.

— Невежественный маленький засранец, каким ты всегда был. Никогда не подходил для гребаного лидерства. Только преданность, никаких собственных гребаных мозгов, — закипел он, отодвигая стол и направляясь ко мне, все еще с ножом в руке, когда его слова тяжело приземлились, поселившись где-то в моей душе.

— Вот в чем дело, — сказал я, делая шаг назад, позволяя ему думать, что я напуган, как будто у меня не было шрама от его работы в ночь смерти моего дяди.

— Что такое, Рай?