Репетитор

Ж е н я (морщась). Да не то, Катя, не то…

К а т я. То самое! Кого испугался-то? Меня? Или охранничка моего? Который может прикатить и проверить: что это за репетитор такой?

Ж е н я. Я не думал о нем. Я думал, Катя, и продолжаю думать вот что: если те, «кого мы приручили», говорят и делают глупости, то пользоваться этим нельзя, бессовестно…

К а т я. Что-что-что?

Ж е н я. Ты подумай, это несложно… Но с очками… Катюша, есть же вещи, которые нам запрещает инстинкт чистоплотности, это так просто, что даже не объяснишь! И пожалуйста, на воспитание не сваливай: фразочка «мы академиев не кончали» уже пятьдесят лет как не работает! Есть десять заповедей, которые знала даже лапотная, неграмотная Россия! Есть  с а м о в о с п и т а н и е, в конце концов, может быть, главное из всех воспитаний…

Катя сидит сникшая, безучастная… Ее затравленность пристыдила Женю.

Кажется, я слишком всерьез принял свою учительскую роль… Резонер, да? Узкий, сухой резонер… Катя, если б ты знала, как иногда я самого себя кляну… свое устройство… Хуже кляну, чем тебя сейчас… ей-богу.

К а т я. Нет, я правильно говорю: под стекло тебя надо, в музей… Уникальный ты все-таки парень.

Ж е н я. Да? А у тебя волосы морем пахнут… (Заставил себя отойти. Вернулся. Уставился в ее тетрадку и вдруг засмеялся.) Это ты уникальная! Смотри, как ты написала фамилию Мейерхольда. Ее же не узнать, Катя, милая! (Исправляет.)

К а т я. Еще раз скажи…

Ж е н я. Мей-ер-хольд.

К а т я. Да не это! Скажи еще разок: «Катя, милая!»

Ж е н я (помолчав). Катя, милая, мы ужасно отвлеклись от сути, так нам ничего не успеть.

К а т я (вздохнув, вернулась на свое место за столом, придвинула тетрадь). Я вся к вашим услугам!

Свет гаснет.

Картина пятая

И был еще один вечер на той же неделе…

Ж е н я  сидит на скамье с книгой и сигаретой, он улыбается, поеживается, хмурится, грызет пластмассовый заушник своих темных очков, и все это безотносительно к тому, что видит в книге… Появляется  З а м я т и н а.

Ж е н я (встает). Ну что?

З а м я т и н а. Что тебя интересует? Если копчушки — они были превосходные. Я хотела оставить тебе половину, но меня такая жадность разобрала, что не надейся…

Ж е н я. Какие копчушки?!

З а м я т и н а. Которые принесла мне твоя ученица. Бельдюга называется. Дивная вещь, как бы ни роптала против нее моя печень…

Ж е н я. Ксеня, я спрашиваю: что Катя, читала она тебе?

З а м я т и н а (садится). Нет. Заявила, что стихотворение Риммы Казаковой должна еще повторить, что сбивается, а вместо «Слона и Моськи» приготовит «Волк и Ягненок»… В общем, крутится девочка. Вот накормила меня копчушками, поболтали о том о сем…

Ж е н я. О чем именно?

З а м я т и н а. О том, например, как она работала в «Луна-парке», на аттракционе «Пещера неожиданностей»… Я, грешным делом, подумала: может быть, это и есть ее место в жизни?

Ж е н я. Высокомерная шутка, Ксеня. И несправедливая.

З а м я т и н а. Ну посмотрим, я хотела бы ошибиться…

Ж е н я. Значит, ты поела копченой рыбки, и на этом все кончилось?

З а м я т и н а. А что я должна? Разучивать с ней текст басни? Уволь, пожалуйста… Я столько слышала от поступающих этих «Волков и ягнят», «Ворон и лисиц», «Кукушек и петухов», что меня можно изваять в бронзе рядом с Крыловым, я уже достойна… Сидит Крылов, а на плече у него этакая старая ворона. И вместо сыра у нее в клюве — студенческий билет.

Ж е н я. Ну и к чему этот щемящий образ? А Катя — лиса, так надо понять?

З а м я т и н а. Бог с тобой, я никак не обзывала твою Катю, она мне симпатична… Но она была бы еще симпатичнее, если бы не эта… корысть.

Ж е н я. Какая корысть, где?

З а м я т и н а. В глазах, в поведении… может быть, даже в копчушках…

Ж е н я. Ну знаешь ли! В таком случае просто не едят их, и все. Я-то знаю, что у нее это от чистого сердца. Но если тебе мерещится какой-то сомнительный запах…

З а м я т и н а. Нет, они были свежайшие. А вот такая деталь: подхожу к стойке администратора отдать ключ — а дежурит как раз ее мама — и вижу брошюрку о Ксении Замятиной… Ту, старую, ядовито-зеленую. Зачем ей, спрашивается? Говорит, взяла в библиотеке для Кати. А Кате это зачем?

Ж е н я. Не знаю, но не вижу тут ничего особенного.

З а м я т и н а. И все-таки это лишнее. Чтоб ввернуть в разговоре со мной: мол, знаем, Ксения Львовна, ваш восхитительный творческий путь, помним ваши роли… На самом же деле молодежи их помнить неоткуда, ей мои желтые афиши, мои наивные киноленты — ни к чему… Ладно, не обо мне речь. Вот вчера вы занимались у нас…

Ж е н я. И что же? Стеснили тебя, мешали?