— Нет! — Мужичонка попытался вскочить, но его тут же усадили обратно. — Их было двое, оба в масках. Угрожали кинжалом. Пришлось их пустить, у меня не было выхода! Войдите в положение, сеньоры, мне семью кормить… Пропадут они без меня! Небеса видят, пропадут!
— Успокойся! Тех, кто приходил, ты видел когда-нибудь раньше?
— А как разберешь, ежели они в масках?
— Логично, — вздохнул я. — Долго с замком возились? Или ключ у тебя все же есть?
— Нет ключа, ангелами небесными клянусь! — выпалил домовладелец. — И не возились они, сразу открыли.
— Вот как? А в комнате сколько пробыли? И что взяли?
— Что взяли — то мне неведомо. А пробыли недолго. Несколько минут всего. И сразу ушли.
— Камин разжигали?
— Нет! Точно нет!
Я кивнул. По всему выходило, что бумаги спалил сам впавший в безумие Ральф. И этот пергамент на староимперском… Непонятно.
Непонятно и точно нехорошо. Дело могло оказаться куда серьезней, нежели представлялось на первый взгляд, и любые договоренности с епископом в дальнейшем сулили одни только неприятности.
— Займись им, — разрешил я Угрю, а сам вернулся в комнату за оставленной на столе книгой.
— Пощадите! Я все рассказал! — взмолился хозяин.
— Заткнись! — рыкнул на него Ланзо. — Сколько тебе заплатили?
— Не было ничего такого!
Проходя мимо, я посоветовал:
— Чем быстрее облегчишь душу, тем раньше мы оставим тебя в покое, — и вышел в коридор, а уже в дверях обернулся и погрозил подручным пальцем.
Мол, без рукоприкладства. Нам еще работать здесь…
На улице я стянул с лица шарф, избавился от красной нарукавной повязки и помахал рукой Хорхе. Тот выскользнул из подворотни, перешел по мостку и спросил:
— Все в порядке?
— Будет, — усмехнулся я, — если живоглоты не перестараются.
Кован поморщился. Моих подручных он недолюбливал, испытывая определенного рода слабость лишь к фрейлейн Герде. Та в доме задерживаться не стала, вышла вслед за мной и сразу отвела Хорхе в сторону, взволнованно зашептала что-то на ухо.
Я хотел прислушаться к разговору, но тут появились Ланзо и Ганс.
Круглое лицо Угря светилось счастливой улыбкой, он подбросил на ладони монеты, и те отозвались солидным золотым звоном.
— Три гульдена за молчание дуралею отвалили! — сообщил он. — Сначала сказал, что два, да только у меня глаз наметанный. Как он мошну развязал, я сразу три золотых приметил! Он и сознался с перепугу!
Я принял гульдены, внимательно их осмотрел, один протянул Ковану. Слуга попробовал монету на зуб, изучил оставшуюся на мягком металле вмятину и объявил:
— Двадцать три карата, не меньше!
— Надо же! — поразился я. — Кто же, интересно, платит в наше время чистым золотом?
Ланзо как завороженный уставился на монету в руках старика, сглотнул и предложил:
— Можем поспрашивать.
— Поспрашивай, — разрешил я, рассмеялся и кинул ему один из гульденов. — Небольшая премия вам с Гансом. Хорхе, вам тоже монета на двоих.
Живоглоты сразу повеселели, а вот Кован покрутил шеей и протянул золотой обратно.
— Предпочитаю серебро.
Я пожал плечами, выгреб из кошеля монеты и отсчитал семьдесят пять крейцеров. Ссыпал их в ладонь слуги, а два гульдена аккуратно завернул в платок.
— С вашего позволения, магистр, — произнес Кован, спрятав деньги, — я хотел бы взять сегодня выходной.
— До утра свободен, — разрешил я, а когда Хорхе отправился куда-то рука об руку с Гердой, подозвал Угря и попросил: — Ланзо, поинтересуйтесь книжными лавками и просто коллекционерами раритетов. Особенно теми, кто занимается староимперскими текстами.
— Сделаем, — пообещал подручный. — Что-то еще?
— Нет, увидимся завтра.
Ланзо кивнул и вместе с Гансом растворился во мраке осеннего вечера.
Где-то неподалеку пробили часы, я насчитал шесть ударов и поспешил на квартиру. Как раз оставалось время занести находку и переодеться к ужину. Старые профессора — те еще снобы, не стоило давать им лишний повод считать себя неотесанным деревенщиной. Они и без того найдут великое множество причин прийти к подобному заключению на мой счет…
Глава 4
Ужин докторской коллегии факультета тайных искусств проходил в главном зале основного корпуса. На столы накрывали школяры из числа тех, кто получал стипендию и частично оплачивал обучение, пребывая в услужении у лекторов или своих состоятельных товарищей. Среди них оказался и Уве. Паренек меня не увидел, он смотрел под ноги, явно не желая ни с кем встречаться взглядом. Что ж, вполне понятная и простительная слабость после сегодняшнего конфуза!
Перед ужином я усердно надраил туфли и облачился в свой лучший наряд — бархатные штаны, расшитый серебром дублет и белую льняную сорочку с кружевными манжетами, но мог обойтись и повседневным платьем. Большинство собравшихся, полагаю, именно так и поступили. Впрочем, белой вороной я отнюдь не смотрелся: мои сверстники не упустили повод принарядиться; жаль только, пускать пыль в глаза было особо некому. В это мужское царство затесалась одна-единственная представительница прекрасного пола.