Ремарк и миражи

Роберт, неторопливо поднимаясь по скрипучим ступеням деревянной лестницы, недовольно ворчал под нос: – Затейников в Аргентине – и не сосчитать. Лишь бы тумана напустить и запутать по полной программе. Деятели, тоже мне…. Ну, и кто меня там ждёт? В «пятом» номере? Что ещё за «знающий человек»? Могущественная Мара Сервантес – собственной персоной? Или же донья Мартина, её легендарная бабушка? Может, Танго прилетела из Австралии? Или же «Эскадрон» доставил сюда, в Талар, ветерана «АнтиФа» Грегори Благоева? Интересное кино…

Глава двенадцатая Осенние сюрпризы

Он поднялся на третий гостиничный этаж и повернул налево.

Дверь «пятого» номера оказалась чуть приоткрытой, и оттуда явственно тянуло сквозняком.

Роберт, открыв дверь пошире, заглянул внутрь.

«Богато и со вкусом обставленное помещение», – недоверчиво хмыкнул наблюдательный внутренний голос. – «Пышные ковры на полу. Картины – в массивных позолоченных рамах – на стенах. Шикарная мебель, включая антикварный письменный стол тёмно-зелёного бархатного сукна и кожаную чёрную «тройку»: диван и два кресла с резными подлокотниками морёного дуба…. У распахнутого настежь окна стоит человек. То есть, высокий мужчина с седыми волосами до плеч, облачённый в чёрные брюки со стрелками и клетчатую рубашку-ковбойку. Волосы – седые-седые, практически белоснежные, с благородным платиновым отливом. Спина чуть сгорблена. Плечи устало опущены вниз. Следовательно, этому человеку уже достаточно много лет…».

– Осень приближается, – отстранённо глядя в окно, произнёс – на безупречном немецком языке – пожилой мужчина. – Она совсем уже рядом. Буквально-таки в двух-трёх шагах…. Возможно, восседает вон на тех дальних тёмно-сизых облаках, заходящих с северо-востока. Облака подплывут – завтра, на ветреном рассвете – к Буэнос-Айресу, и она тихонько спустится с них на землю…

«Не просто «на безупречном», а на «немецком книжном»…», – подумалось. – «То есть, на так называемом «hochdeutsch». Большая редкость по нынешним безалаберным и откровенно-грязноватым временам…. Кто этот человек? Житель одного из аргентинских поселений «мофов» и «бошей»? Или же…. Да, нет. Ерунда ерундовая. Привиделось…».

Монолог, тем временем, перейдя на время в поэтическую плоскость, продолжился:

– Говорят, что осень – бесконечна. И чиста – при этом – невзначай. В небе бьётся – призрачная вечность. А любовь – начало всех начал. Говорят, что осень – безвозвратна. Нет дороги – призрачной – назад. И любовь – ни в чём не виновата. Да и я – ни в чём не виноват. Говорят, что осень – безысходна. Листьев опадающий кошмар. Жёлтое исчадие природы. Старенький заброшенный причал…. Жёлтое исчадие природы. Старенький заброшенный причал…. Действительно, осень – уже на подходе. Дай Бог, не последняя. Но, судя по предчувствиям, очень короткая. Такое иногда случается в нашей непредсказуемой и капризной Аргентине. Порой тихая и тёплая осень может продолжаться добрых четыре месяца, а потом – почти сразу после её ухода – наступает нежная и трепетная весна. Но бывает и по-другому. Пришла ранняя осень, а уже через полторы недели стала поздней: то есть, всего-то за десять-двенадцать дней все зелёные листья на деревьях кардинально поменяли свой цвет и облетели. Двухнедельная звонкая осень, на смену которой приходит долгая, дождливая и промозглая зима. Бр-р-р! Мрак полный и законченный…. Лучше уж, на мой взгляд, третий, достаточно нейтральный и спокойный вариант, когда поздняя осень – тихая-тихая, очень грустная, с полуголыми ветками деревьев – царит добрых два месяца…. А что это у нас – с неуклонно-нарастающим сквозняком? Никак, гости пожаловали?

«Пиит хренов», – прокомментировал грубый и нетактичный внутренний голос, – «Но, вместе с тем, надо признать, и талантливый. Безусловно…. «Жёлтое исчадие природы», понимаешь. Охренеть и не встать. Не каждому дано – выражаться таким…э-э-э, таким нестандартным и изысканным слогом…. Оборачивается…. Мать моя женщина! Это же…. Блин горелый, как любят выражаться наши русские друзья. Лицо – из заветных детских воспоминаний, рачительно отложенных на отдельную полочку нашего общего с тобой, братец, подсознания…».

Старик обернулся и, близоруко щурясь, выдохнул:

– Внучок, это ты?

– Я, конечно же, – согласился Роберт. – Вот, приехал проведать. Как ты и просил.

– Чего же стоишь в дверях, как не родной? Иди, оболтус, сюда. Обнимемся, что ли…

Они крепко обнялись, пожали друг другу руки, даже ладошками по спинам – практически синхронно – постучали.

– Крепкое у тебя, потомок, рукопожатие, – одобрил Ганс Моргенштерн.

– Аналогично, уважаемый предок.

– Что-то не вижу на твоей белобрысой мужественной физиономии следов несказанного удивления.

– Я чего-то такого и ожидал, – признался Роберт. – И трупа твоего не видел. И, вообще…

– Не мог представить, что заслуженный представитель нашего славного семейства даст так бездарно прикончить себя? Словно годовалого телёнка на провинциальной деревенской бойне?