Реквием по Жилю де Рэ

— После смерти сира де Краона Жиль, вступив в наследство, стал, пожалуй, одним из самых богатых и могущественных сеньоров в королевстве. С той поры он здорово изменился, прямо на глазах. Замок его утопал в роскоши, как будто там проживал не иначе, как принц крови. Жиль считал, что пышность вполне соответствует его маршальскому титулу, равно как и многочисленная свита, которая сопровождала его везде и всюду. В нее входили две сотни рыцарей, оруженосцы и слуги. То было настоящее войско, откормленное, хорошо вооруженное, одетое с иголочки: еще бы, ведь платье и прочее снаряжение воины меняли трижды в году. Жиль почитал это расточительство за доблесть, недоступную другим. А мы с радостью пользовались его щедротами — кому не хочется иметь доброе вооружение и самых лучших коней! К тому же и на врага наше снаряжение свое действие оказывало.

Однажды в Сийе-ле-Гийоме мы повстречались с англичанами, однако схлестнуться с ними нам так и не случилось — смерив друг друга полными ненависти взглядами, мы разъехались в разные стороны. Жиль был доволен и необычайно горд. Что правда, то правда, мы превосходили неприятеля во всем.

В какие бы города и деревни мы ни заходили, народ повсюду восторженно приветствовал нас. А командиры местных гарнизонов откровенно завидовали нам. Жиль был счастлив и щедро одаривал нас своими милостями, будто мы и впрямь были героями-победителями.

Но это еще не все. Очень скоро Жиль взял на службу четверых трубачей и герольда, которого мы прозвали Герольдом-Рэ. Он был так великолепен и держался до того надменно, что непосвященные частенько принимали его за самого маршала и падали перед ним ниц.

В ту пору я был еще совсем юн и слишком тщеславен. Однако вся эта показная праздность наводила меня на горестные размышления. Но, как бы там ни было, наблюдая за стремительным восхождением Жиля, ощущая его силу и доброе отношение к ближним, я решил служить ему и дальше. К тому же, думал я, то был только первый этап в его жизни, и маршал де Рэ ни за что не остановится на достигнутом. «Слава порождает славу, — рассуждал я про себя. — Она сродни божественному нектару, аромат которого не забывается никогда».

Отправив Жанну на костер, англичане тем самым предопределили свою участь. Народ помнил Деву и в память о ней был готов на любые жертвы. Но правители наши отчего-то медлили. Наступило безвременье, и многие, в том числе и сеньор Жиль, тайно зароптали. Я клоню к тому, что нерадивость короля и тупость его советников, предавших забвению Лотарингскую деву, послужили причиной того, что Жиль потерял не только веру в священные идеалы, но и в самого себя и напрочь лишился воли.

Жиль:

— 10 июля 1434 года заговорщики, подкупленные королевой Иоландой, схватили Латремуая. Это были Иоанн де Бюэй [25], достоуважаемый летописец, Пьер де Брезе и Прежан де Кетиви. Они пригрозили Латремуаю смертью, а после взяли с него выкуп и обещание навеки покинуть двор. Сторонники королевы Иоланды одержали верх. И во главе армии встал Ришмон. А про меня король забыл, так же, как и про Жанну. Хоть он и сохранил за мной все титулы, однако ж на совет больше не звал, потому как уже ни во что не ставил мое слово. Карл унизил меня так же, как некогда возвысил: только я один вступился за Латремуая, памятуя о нашей былой дружбе, и мне это припомнили.

— И вот вы вернулись домой, негодуя, словно какой-нибудь взбалмошный юнец?

— В общем, да. И тут же пустился в безудержный разгул, не жалея на него ни сил, ни средств.

— Вами двигало отчаяние?

— Просто мне хотелось поскорее забыть все горести и вновь обрести мечты, которые так скоро рассеялись.

— Однако, впав в немилость, вы не распустили войско. Почему?

— Да все потому же — из-за проклятых химер. Я хотел остаться таким же могущественным, как прежде. В глубине души я надеялся, что король меня простит.

— Излишняя роскошь служила вам ширмой, монсеньор. Но что крылось за нею? Вы использовали ее как уловку — для отвода глаз.

— Не понимаю вас.

— Эта ширма была вам нужна, чтобы сокрыть чудовищные злодеяния. Кому могло прийти в голову, что великолепный маршал де Рэ на самом деле грязный детоубийца?

— Нет, не грязный. Кровожадный — да, но только не грязный!

— И вот поблизости от ваших замков: в Шантосе, Машкуле, Тиффоже и даже в Нанте и Ласузе — вдруг стали исчезать дети. Но тогда еще никто и помыслить-то не мог, что это ваших рук дело. А вы преспокойно жили посреди всей этой роскоши и хладнокровно глумились над своими жертвами. Вы делали щедрые пожертвования церквям, не скупясь, подавали христарадникам. И считали, что золото отведет от вас любые подозрения, ослепит зорких и усыпит бдительных. Вы утверждаете, будто вам претил всякий расчет, однако на самом деле вы прекрасно все рассчитали!

— Все было так, как вы говорите, и вместе с тем по-другому. Я действовал, точно слепой, по какому-то наваждению.

— А может, вы просто-напросто не знали, что повсюду, где бы вы ни объявлялись, дети исчезали без всякого следа?