Реквием по Жилю де Рэ

Я видел Жанну в Бурже, когда она шла на богослужение вместе со своей неразлучной спутницей Маргаритой Латурнульд, вдовой покойного мэтра Рене де Булиньи. Жанна сильно изменилась. Она понимала — жить ей осталось недолго. Ее скорбный вид опечалил меня до глубины души. Полководцу горько сознавать, что сильные мира сего, те, кто ставит свои личные интересы превыше государственных, делают все, чтобы его сокрушить, и наблюдать, как на его глазах рушатся и обращаются в тлен великие надежды — плоды одержанных им побед. И все же она продолжала писать гордые послания жителям Рьома, готовясь к весенней кампании. Хотя сердцем уже чувствовала беду. Казалось, Жанна делала только то, что велели ей Голоса, полагая, что в этом ее земное предназначение. Когда „свыше“ ей было открыто, что, в конце концов, ее схватят, она, вместо того чтобы отступить, решила действовать. Однако, несмотря на невзгоды, душа ее оставалась чистой и непорочной: она с любовью вспоминала родную деревню Домреми, отчий дом и даже скотину, которую гоняла на пастбище, когда наступал ее черед.

А потом Жанну захватили в плен под Компьенем — это проявила себя роковая неизбежность по прихоти той самой судьбы, что когда-то привела ее в Реймс. Жиль не находил себе места от отчаяния — тогда-то, по моему твердому убеждению, в его метущейся душе и было посеяно ядовитое зерно сомнения, вытравившее веру в святые идеалы.

Сказать по чести, я не думаю, чтобы Жанну предали, как полагают иные. По моему разумению, сам Господь уготовил ей казематы, допросы и, в конце концов, костер, дабы судьба ее была поистине великой. Однако некоторые церковники считали, будто горькая участь постигла Жанну в наказание за необузданную гордыню. А Реньо Шартрский, который был обязан Деве епископским троном — он ожидал его целых пятнадцать лет! — посмел написать жителям Реймса следующее: „…Она не желала слушать ничьих советов и всегда поступала только в угоду себе. И ежели ее схватили, то только потому, что такова была воля Господа, ибо он не мог видеть, как возгордилась она, облачась в богатые платья, и, презрев Его, начала действовать по-своему“. Что до гордости, то Жанна исполнялась ею лишь тогда, когда выполняла волю Царя небесного. Ничто не ущемляет низкую и жалкую душу так, как непостижимое для нее благородство ближнего. Так что Жанну обрек на смерть не только епископ Кошон [23], но и Реньо Шартрский, отступившийся от нее с поразительным хладнокровием…»

Жиль:

— Когда Жанну схватили, я снова стал вести жизнь грешника. Правда, не сразу. Со свойственным многим простодушием я сначала понадеялся на порядочность англичан. Думал — они отдадут Жанну за выкуп, честь по чести, а тут Иоанн Люксембургский [24]возьми да и продай ее за десять тысяч золотых. Тогда я, барон де Рэ, помчался к королю и кинулся ему в ноги, нарушив волю Латремуая, и королева Иоланда поддержала меня. Прознав, что Жанну перевезли в Руан, в Боревуарский замок, и отдали на милость Бэдфорда и этого христопродавца Кошона, я собрал войско и пошел с ним в Нормандию. Но нас оказалось слишком мало.

— Разве вы не могли собрать больше воинов?

— За год до этого я уже продал родовой замок в Блезоне, чтобы расплатиться с наемниками. Так что мое тогдашнее положение было не из завидных. Латремуай и король отказали мне в помощи. Я сделал все, что мог. Жанну сожгли как колдунью и еретичку. И пламя, поглотившее ее, обожгло мне сердце.

— Что вы хотите этим сказать?

— То, что уже сказал. Пока оставалась надежда спасти Жанну, я еще держался. А если и срывался, то сразу же брал себя в руки и всякий раз думал — нет, Жанна не оставит меня, она наблюдает за мной из-за стен темницы и молится о спасении души своего верного спутника.

Когда же ее не стало, бесы накинулись на меня всем скопом. Я не находил себе места от злобы, меня неотступно преследовала одна и та же мысль: «Жанна умерла, покинутая всеми. Ее судили и сожгли, как какую-нибудь еретичку, хотя на самом деле она была дщерью Господней. К чему тогда благородные порывы души, если справедливости просто не существует, если на земле развелась одна лишь скверна. За что Жанна отдала молодость свою и жизнь — за то, чтобы восторжествовало вероломство? Она же могла жить без особых забот и хлопот в родной деревушке Домреми. Но нет, Жанна пожертвовала своим счастьем ради тех, кто осквернил ее дело, присвоил себе ее великие заслуги и теперь делает все, чтобы ее славное имя было навсегда предано забвению. И значит, коварство неминуемо побеждает честность, а праведность бессмысленна, бесполезна и даже более того — наказуема».