Реквием

– «Не ошибаешься? Проверь исходные данные. Они могут быть верны не при любых условиях задачи». Так, кажется, рассуждали мы в НИИ, исследуя результаты неудачного эксперимента? – всхлипывая и вытирая мокрое от нескончаемых слез лицо, в своей ироничной манере ответила Инна. – Знаю, нельзя глубоко уходить в гибельность, в отчаяние. Но ведь, как принято говорить, жизнь и смерть идут рука об руку. Из первого неотвратимо вытекает второе. У кого перетекание плавное, у кого скачком. О, этот невыносимо мучительный таинственный страх смерти… Не оклематься мне. Вознесусь или… Страшный суд решит… – дрожа и икая, продолжила она.

– Божий суд. Стряхни с себя наваждение. И почему Всевышний в первую очередь торопится призывать к себе хороших людей?

– Хороший человек – это уже немало, – криво усмехнулась Инна, все еще мелко подрагивая всем телом. – Твои добрые слова оседают в моем сердце прекрасным узором холодной снежинки. Помнишь?..

– Конечно, помню. Постой, диагноз – еще не приговор. Может, это ошибка, недоразумение и ты зря вбила его себе в голову. Сходи к другому врачу. Шансов меньше, чем хотелось бы, но они есть.

Лена не отпускала подругу, крепко сжимая ее безнадежно вялые плечи.

– Шансы. И главный из них – чудо. Твои уверения меня не слишком убеждают, но приятно. Без обиняков отвечу: я отклоняю твое предложение. Ты ждала иного ответа? Не обнадеживай. Дни сочтены. Никто не даст отсрочки. Мои биологические часы в мозгу требуют остановки. Их пружина совсем ослабла. Чего уж теперь хорохориться? Судьба вынесла свой приговор, наложила резолюцию, и я прямо и смело смотрю ей в лицо.

Скоро не будет уже ничего хорошего, равно как и ничего плохого. Отрешусь от времени и места. Теперь или в омут с головой, или в проклятья Всевышнему. Боли страшные… Глупости говорю. Ничего меня уже не держит на земле, кроме любопытства: что будет со страной через десять, двадцать лет? Всё, переступила черту… Я как на лезвии ножа… Оттуда еще никто не возвращался. Вот такая печальная подробность. Собственно, в масштабах Вселенной человек ничтожно мал, как маковое зернышко, пылинка, – словно о чём-то постороннем сказала Инна. Лицо ее было бесстрастно, холодно и пусто. Может, таким оно показалось Лене в мертвящем лунном свете. – А тебе сколько онколог обещает? – внезапно спросила она.

– По грубой прикидке, от силы два-три года, но сердце в любой момент может сократить этот срок.

– Смерть причину найдет.

– Собственно, в Москве по раку меня уже давно приговорили, но Всевышний не согласился с заключением докторов и дал мне еще пожить, может, для того, чтобы я успела закончить предначертанное свыше.

– До финальной точки тебе еще далеко.

– Относительно. Врачи дополнительно констатируют стойкую ишемию, пневмосклероз, жидкость в плевре, в коленях и еще много чего противного. Центр тяжести в оценке их прогноза смещается в сердечно-легочную сторону и тромбоза. Остальное можно аннулировать, изъять из памяти и из медицинской карты. Врачам ровным счетом ничего не понятно в моем организме. Один диагноз накладывается на другой, на третий…

Ты знаешь, у меня легкие на снимке напоминают дуршлаг. Самое смешное, что из всего урока анатомии, на котором наша учительница рассказывала о строении легких, меня почему-то поразила и накрепко врезалась в память только та часть, где она сообщала о склеивании и срастании альвеол, ведущих к полной потере дыхания. Я помню, как ярко представила себе эту жуткую картину! Такая вот интересная случайность.

– А мне не воображалось, что в конце жизни я буду по десять раз на дню «заседать» на толчке, – неожиданно зло сказала Инна.

Лена не отреагировала на грубую вспышку. Понимала подругу.

– Что у тебя явилось причиной болезни легких?

– Трудно сказать. Возможно, слабая прокачка легких. Во время болезни я мало двигалась. Без сил была. А подтолкнуть могла серия облучений, которые я принимала после многократных химий. Или опоясывающий лишай. Я полтора месяца от боли чуть на стену не лезла. Та еще гадость. А может, всё суммировалось.

– Ты проходила КТ, МРТ?

– Да. Страху натерпелась! Не знала, что у меня клаустрофобия. Закрыли крышку прибора. И я как в гробу. А вдруг, думаю, заклинит электронный замок и я задохнусь. Такая паника началась! Меня всю трясло, в голове мутилось, хотелось потребовать прекратить обследование. Еле себя в руки взяла. Стыд помог. Опозориться побоялась.

– Может, тебе операция нужна?

– Болезни без ножа зарежут. Все не уберешь и не зарихтуешь. Одной больше, одной меньше, какая разница? И еще до кучи парочка новых докторами обещается. Конечно, осаждают демоны страха, и я спрашиваю себя: «Когда? Сколько? Как я оставлю моего внучка? Кто станет лелеять вверенный мне аспирантский корпус?» Но борюсь с собой. Еще несколько лет назад я шутила в свой адрес, что нахожусь в том возрасте, когда мне уже не уступают и еще не уступают место в автобусе. Помнишь, когда я придумала эту шутку? А теперь вот… сама видишь.