Река убиенных

– Чтобы фриц туда раньше нас – да никогда! – мурлыкал в прокуренные усы Кожухарь, не прибавляя шагу и в то же время не пропуская лейтенанта вперед. – Там же Днестро. Фрицы его по-мирному переплыть захотят – половину перетопятся. А тут же – под пушками надо, под пулеметами…

– Разговоры, красноармеец Кожухарь, разговоры… – сдержанно проговорил Громов.

Откуда-то из-под утреннего солнца вынырнуло звено немецких бомбардировщиков. Потом еще и еще одно. Самолеты проходили почти над головами Громова и Кожухаря, но ни их, ни длинный обоз беженцев, тянувшийся внизу, по проселочной дороге, германцы не трогали, не желая тратить на них боезапас. Они медленно, угрожающе разворачивались, снова уходили к солнцу и, уже охваченные его лучами, словно пламенем, пикировали на невидимые отсюда цели.

«А ведь на доты пошли! – проскрипел зубами Громов, прислушиваясь к разрывам бомб. – Утюжат запасную линию обороны. К переправе готовятся…»

– Аккурат наши доты и бомбят, – подключился к его размышлениям Кожухарь. – Точно, наши.

– Будем надеяться, что так, с ходу, они их не возьмут. Кстати, есть там хоть одно зенитное орудие?

– Зенитное? Нет.

– Что, с воздуха доты вообще не прикрыты?

– А кто бы их там прикрывал? – по-крестьянски удивился Кожухарь.

И оба надолго умолкли, все внимание свое обращая на отзвуки воздушной атаки.

– Давно в гарнизоне дота, связист? – нарушил это молчание лейтенант.

– Неделю. Мы все там неделю, – срывающимся голосом ответил красноармеец, задрав голову и внимательно следя за самолетами, перестраивающимися для новой атаки. – И почти все такие же необстрелянные, как я. Так что войско вам досталось…

– Теперь оно всем такое досталось.

– А дот хороший. И название ладное: «Беркут»! Орел, значит. Отож и нам нужно быть орлами.

– А они?.. – повел взглядом по небу. – Они, немецкие самолеты, что, каждый день вот так?..

– Да нет. Дальше пролетали. А то еще на город сбрасывали. Нас почему-то не тревожили. Наверное, потому, что войск возле нас мало. Да и живем мы скрытно, маскируясь…

– И все же… За все эти дни – никакого прикрытия с воздуха?

– Та какое ж там прикрытие?! Это уже, может, потом прикроют, когда фашист за берег цепляться будет. А сейчас только архангелы за нас и заступаются.

– Архангелы – да. Архангелам работы нынче хватает. Впрочем, хватает ли? Очень скоро каждому из нас понадобится по очень надежному ангелу-архангелу. По крайней мере, для того чтобы знать, кого молить о спасении. Но это уже другой разговор. А пока что… Слушай мою команду, красноармеец Кожухарь: «За мной! Бегом марш!»

– Так ведь не добежим же до дота! – изумленно уставился на него Кожухарь. – Сил не хватит. И зачем бежать, немцы-то пока еще на том берегу. Ну придем на полчаса позже, какая разница?

– За мной, Кожухарь, за мной, – неожиданно занервничал Громов, словно бы предчувствуя, что в доте сейчас происходит что-то неладное. – Время дорого, время! А то ведь может случиться так, что пока мы доберемся до своего «Беркута», бойцы уже разбредутся кто куда.

– Не разбредутся, – тяжело, по-стариковски дыша, поднимался на небольшое взгорье Кожухарь. – Там ведь старшина Дзюбач. Тот и сам не уйдет, и другим не даст.

– Разве что надежда на старшину Дзюбача… – примирительно согласился Громов.

26

Хозяин, в доме которого штандартенфюрер СС Гредер решил остановиться, чтобы отдохнуть и перекусить, оказался молдаванином, к тому же бывшим учителем немецкого языка. Дом его не пострадал, снаряд, упавший у него в саду, оказался болванкой – из тех, которыми иногда пользуются танкисты, и он так и лежал невзорвавшимся.

Высокий, крепкого телосложения усач этот встретил полковника, его адъютанта и водителя без особой радости, но и незлобиво, как встречают напросившихся на ночлег случайных проезжих.

Деревня была занята какой-то румынской частью, и своих, молдаван, румыны старались не обижать. Единственное, на что хозяин, которого звали Мирчей, пожаловался, так это на то, что слишком уж многие из солдат попрошайничают.

– И надолго вы ко мне? – бесцеремонно поинтересовался Мирча, как только, выслушав его жалобу, полковник СС пообещал потребовать от румынского командира, чтобы тот унял своих попрошаек.

– На два часа, – ответил Гредер.

– Это приемлемо, – признал Мирча. С немцами он вел себя, как с союзниками, поэтому старался держаться непринужденно. Тем не менее это его «приемлемо» оскорбило адъютанта Гредера унтерштурмфюрера Курта Шушнинга, и тот посоветовал хозяину попридержать язык.

Семидесятилетний экс-педагог высокомерно взглянул на молодого лейтенанта, давая понять, что ему не следовало бы вмешиваться в разговор старших, и как ни в чем не бывало продолжил:

– За полчаса до вашего появления здесь ко мне зашел румынский полковник. Возможно, я принял бы его, но вместе с ним оказался пленный русский летчик, которого полковник Думитраш намеревался прямо здесь, у меня в доме, допрашивать. Но я так и сказал ему, что это дом сельского интеллигента, а не филиал бухарестской тюрьмы…

Услышав о летчике, Гредер прекратил опустошать свой бокал с густым терпковато-сладким красным вином и резко прервал Мирчу: