Река убиенных

«А ведь мы совершенно упустили из виду этот участок деятельности, – честно признался себе Шелленберг, когда разговор был завершен. – В суете и нервозности, предшествовавшей сегодняшнему наступлению вермахта, мы, политическая разведка, упустили тот момент, что придется обмениваться посольствами, а также дипломатическими, правительственными, интуристовскими и прочими структурами».

Он вызвал секретаря, попросил немедленно связаться с агентами из Управления в Имперском министерстве иностранных дел и положить ему на стол все сведения о Деканозове и его сотрудниках, а также всю агентурную разработку сотрудников «Интуриста».

«“Вторая мировая война, провозглашенная росчерком пера бригадефюрера СС Шелленберга”… – вспомнил он слова Гейдриха. – А что, в этом что-то есть. По крайней мере, на надгробной плите эти строки выглядели бы впечатляюще».

22

Этот человек появился совершенно неожиданно, откуда-то из-под стожка, черневшего на полпути от сарая до леса. Осмотревшись, старательно замаскировал свою нору и усталой трусцой двинулся к убежищу Штубера и Розданова.

– Это еще что за явление?! – не удержался поручик. – Да к нам гости!

– Все, не дышать! – успел прошипеть Штубер.

Розданов только что закончил латать гимнастерку. Услышав предупреждение, он так и замер, сидя на куче спрессованного сена и держа ее в руках, словно стыдливо закрывался от посторонних глаз.

Дезертиром оказался невзрачный мужичонка лет сорока, с непокрытой лысой головой, поросшей редкими седыми клочьями волос. Едва он успел открыть дверь, как Штубер метнулся ему навстречу, мощным ударом в переносицу сбил с ног, а еще через несколько мгновений «гость» уже полулежал прислоненным к куче дров, а Розданов, отбросив свою залатанную, спешно напяливал на себя новую, еще пахнущую складским нафталином красноармейскую гимнастерку дезертира.

– А ведь он, провинциальный мерзавец, и до окопов своих не дошел! – возмущался поручик, бегло знакомясь со «справкой призывника». – Ведь не дошел? – уставился он на пленного. – Только четыре дня назад как призван?

– Только четыре.

– До чего же выродился нынче русский солдат!

– Судить его будем, поручик. Как подлого дезертира. Боеспособность Красной армии подрывает, сволочь эдакая, – изощрялся Штубер.

– И будем.

– Вы будете, поручик: и судить, и расстреливать. Жажду видеть, как русский принимает смерть от русского. Струсит ведь, подлец, ползать будет пред лицом презренной смерти своей.

– Не надо так о смерти, оберштурмфюрер. Даже о смерти врага. И согласитесь: от красных сбежал, от нас с вами погибнет… – развел руками Розданов. – Судьба, ядри его!..

Однако убивать дезертира Штубер не стал. Как только тот немного пришел в себя, оберштурмфюрер вдруг жестко извинился перед ним за удар и за то, что пришлось «занять» у него гимнастерку, и довольно сдержанно поинтересовался, когда именно он дезертировал из части.

– Я не дезертировал, – испуганно отползал подальше от ног оберштурмфюрера Лозовский, – таковой была фамилия этого человека, судя по записи в его «справке»[21]. – Я тут… Я сюда… Понимаете, у меня тут родственники.

– Хватит лгать! – наступал на него Штубер. – У нас нет времени на протоколы допроса. До трибунала тоже далековато.

– Да правду я говорю, правду… Просто зашел сюда… – продолжал бормотать Лозовский, понимая, что вопрос, жить ему или умирать, решает сейчас только этот, невесть откуда появившийся лейтенантик.

– И поэтому прятался под копной сена?

– Так ведь в село нагрянуло человек тридцать солдат. На хутор тоже заглядывали. Еле успел затаиться. Я ведь вроде как не спросясь наведался сюда; не спросясь, отлучился из части.

– …В яму под копной «отлучился»? Которую давно приготовил? И тоже «не спросясь»? Встать! Встать, идиот! Смотреть в глаза.

– Позвольте, я с ним поговорю, – приблизился к ним поручик.

– Не мешать, Розданов, не мешать! – остановил его порыв барон фон Штубер. – Он мой. И на меня нашло вдохновение. Что заставило тебя дезертировать из армии? – вновь обратился к Лозовскому. – Я спрашиваю: – повторил Штубер по-немецки, – что заставило тебя оставить свою часть и скрываться здесь?

– Я уже объяснил вам, – пролепетал дезертир, все еще плохо представляя себе, в чьи руки – своих или немцев – он попал.

– Да тебе же повезло! – подхватил его Розданов за шиворот. – Перед тобой – немецкий офицер! Десантник. Неужели до сих пор не понял этого?! Перед тобой – твое спасение и твое будущее. Если, конечно, ты, провинциальный мерзавец, еще достоин какого-либо будущего.

С большим усилием он поставил Лозовского на ноги, подтолкнул к Штуберу и для полного приведения в чувство несильно, однако довольно резко ударил ребром ладони по правой почке.

– Так вы… немец? – простонал Лозовский, болезненно морщась, но стараясь при этом не обращать внимания на Розданова.

– Тебе ведь сказано, – резко ответил Штубер по-немецки. – Перед тобой десантники. Слышал о десанте? – перешел он на русский.

– А как же, слышал. Те, что прочесывали долину, говорили между собой. Немецких десантников искали.