Река убиенных

Спора нет, рассказ каждого из уцелевших достоин был пера новеллиста. Гредер с удовольствием прочел их все, без исключения. Но ни один из них не содержал в себе ничего такого, что хоть как-то проливало бы свет на истинную причину аварии «Гинденбурга».

Понятно, что фюрера такие материалы удовлетворить не могли. Как не мог удовлетворить и вывод. И теперь эти трое были похожи на заговорщиков, которые, опасаясь неминуемого изобличения, пытались искать спасения в единстве своих судебных показаний.

– Так что будем докладывать фюреру, господа? – решил завершить эту «тайную вечерю» генерал-майор фон Роттен.

– Вот именно… – безнадежно поддержал его Гредер. – Прочтя доклад, который мы можем составить по материалам расследования, фюрер конечно же откажется нас понимать.

– Главное, чтобы сами мы поняли, к чему собственно стремились прийти комиссии в этих расследованиях и к чему на самом деле пришли, – заметил Штубер.

Генерал и полковник разочарованно взглянули на барона и, ухмыльнувшись, дружно покачали головами, как бы говоря: «А что еще можно ждать от этого недоученного диверсанта?!»

– Если я верно вас понял, господа, – подытожил генерал-майор, – никаких экстраординарных мыслей и предложений не последует. В таком случае мы вынуждены будем констатировать, что причины катастрофы нам неизвестны, признав единственно правильной ту, первичную, версию об искре электрического разряда, возникшей в результате удара молнии.

– С которой мы, собственно, и начинали наше расследование, – проворчал штандартенфюрер Гредер.

– Хотя, конечно, странно, – глуховатым голосом проговорил фон Роттен, меланхолически складывая бумажки в папку с тесненным на ней орлом. – Прошло несколько лет, а причина гибели «Гинденбурга» так и остается одной из самых больших тайн Третьего рейха. Если фюрер сочтет нужным, он, конечно, может продолжить это расследование, но вряд ли те, кто станет знакомиться с выводами наших экспертов, продвинутся в нужном направлении.

– А зачем вообще понадобилось это расследование? – неожиданно задался сакраментальным вопросом барон фон Штубер, несказанно удивив им своих собеседников. – Прошло время, гибель «Гинденбурга» обросла множеством легенд. Каждый из спасшихся считает свое спасение настоящим чудом. Так давайте смиримся с тем, что гибель «Гинденбурга» навсегда останется одной из самых больших тайн Третьего рейха.

– Но ведь из-за этой вашей тайны прекратилось строительство новых дирижаблей, – возразил Гредер. – Угасло целое направление авиастроения. А я считаю это непростительной ошибкой наших авиастроителей.

– Ну, прекратилось оно, допустим, лишь на какое-то время. С этим нужно смириться, как с неминуемой жертвой. И вообще, господа, – неожиданно расфилософствовался Штубер, – это же прекрасно, когда у государства есть тайна. А где тайна – там обязательно появляются легенды. Не может быть великого народа без великих тайн и порожденных им легенд.

– Опомнитесь, барон, – язвительно остановил Гредера генерал-майор Роттен. – Мы сейчас говорим о дирижабле «Гинденбург», а не о величии Германии.

– Позвольте с вами не согласиться, господин генерал-майор. О чем бы мы с вами ни говорили, мы всегда говорим о величии Германии. Особенно когда речь идет о таких величественных достижениях, как дирижабль «Гинденбург»[20].

21

Шелленберг выключил приемник, но еще несколько минут стоял у него, словно ожидал, что голос фюрера прорвется и через технические запоры. Вошел секретарь и протянул ему сложенную вчетверо газету.

– «Фелькише беобахтер», – сказал он, – как вы велели, бригадефюрер.

Однако Шелленберг уже мог и не разворачивать ее: авторские амбиции его были удовлетворены: из того текста, который он предложил Гейдриху в качестве всего лишь основы для текста «Воззвания к германскому народу», фюрер не изъял ни строчки. Как, впрочем, ни строчки и не дописал. Хотя сам Гейдрих, судя по всему, был не в восторге. Прочтя писания своего подчиненного, он выразительно пожал плечами, несколько раз перетасовал странички и, положив их в массивную, украшенную большим имперским орлом коричневую папку, проворчал:

– Главное, что фюрер получит это вовремя. У него есть целый штат секретарей и помощников – пусть поизощряются. – А затем, подняв глаза на Шелленберга, мрачновато ухмыльнулся: – Какие бы изменения в этот текст фюрер не внес, можете считать, Шелленберг, что Вторая мировая война была объявлена росчерком вашего пера.

– Извините, группенфюрер, я бы так не сказал.

– Завидую, – не стал реагировать на его замечание Гейдрих. – Не каждому отведена такая историческая роль.

– Тогда скорее вашего пера… господин группенфюрер СС. Поскольку на нем стоит ваша виза.

– Виз, как всегда, будет много. Как со временем и претендентов на авторство. Но исторический факт – вот он! В этой папке. Вы хотя бы копию для себя оставили? С собственными правками?

Шелленберг понимал, что логичнее было бы ответить: «Нет». Но коль уж момент действительно исторический, решил придерживаться его правды.

– Оставил, конечно. Рассматривая его как исходящий документ. И потом, может понадобиться доработка.