Профессор осмотрелся по сторонам. Ответ он знал, но его волновал сам человек, а не группа избранных на усмотрение Лотоса. Действительно, выкорчевать из себя грусть и милосердие Афа был не в состоянии. Вся правда, сухая и интеллектуально подчеркнутая, лежала в устах металлического мужчины. Здесь профессор не мог возразить ни единым словом, а выкрик «Смилуйся!» никогда еще не вырывался из его сердца. Человек исчезнет самостоятельно – тихо и одиноко. Одинокое исчезновение последних людей пройдет обыденно и незаметно. Исчезнут раны земли в зарослях свободы и солнца. Пройдет несколько сот лет, и планета незаметно превратится в буйство жизни без человека, даже без следа о былом присутствии его. «Прах ты, из праха вышел и в прах превратишься» – гимн человеческому бытию.
Не согласиться с этим было невозможно. Все это профессор не только понимал или осознавал – он это принимал. И в это же время Афе было отвратительно чувствовать, что вместе с человеком уходит прекрасное. А остается только целесообразное. Удивительно наполненный божественной красотой восход солнца будет озарять истину целесообразности. Лотосу не нужен Бог, человек, красота, тепло – вот ясное понимание следующей цивилизации.
Профессор еще раз огляделся. Даша сидела поодаль, чтобы не мешать мужчинам, и разговаривала со своим животом. Лотос следил за каждым движением Афы. Площадь не изменилась и оставалась все тем же пространством перед ангарами.
– Лотос, – обратился профессор к мужчине, – я хочу задать тебе один вопрос. Мне нравятся твои условия искренности и чистоты. Для чего созданы твердь и все живое?
– Я совсем не понимаю ваш вопрос, господин профессор.
– Зачем созданы солнце, дерево, волк, океан… Я могу перечислять бесконечно – суть вопроса от этого не изменится. Все это создано с каким-то умыслом, не правда ли?
– Конечно, бессмысленное созидание бессмысленно.
– Так ответь мне, в чем смысл всего этого созидания? Как только ты ответишь мне, Лотос, ты тут же поймешь и смысл своей цивилизации.
– Это головоломка, господин профессор, игра мышлением и понятиями, не больше. Смысл своей цивилизации я знаю, иначе я не нашел бы в себе уверенность в ее необходимости…
– Хорошо, Лотос. Я способен воспринять твой ответ?
– Вы шутите, господин профессор… Я отвечу вам прямо и коротко. Ведь это и ваше предположение, насколько я помню все наши разговоры у океана. Смысл в развитии, в динамике, в движении, жизнь в энергии. Это же так, все остальное – рисунок, узор мороза на стекле в холодное время. Смысл в диалоге цивилизаций. Большего я не смогу назвать.
– Этого достаточно, Лотос. Достаточно. С кем твоя цивилизация будет вести диалог?
– Со Вселенной, господин профессор.
– То есть с природой, не так ли?
– Вы хотите сказать, что я повторяю человеческую цивилизацию? Это невозможно по главной причине – вы не вели диалог. Ваше усердие было направлено на страсть. Вам не нужна была природа, господин профессор, разве что в самом начале в качестве того, что давало легкие плоды. Насыщение, страсть, вожделение – вот что правит вашей цивилизацией. Поэтому никакого диалога вы не вели, как это ни прискорбно вам слышать. Лично вам, профессор. В этом беда и неотвратимая гибель. Ее не в силах изменить никто, может быть, даже Вселенная с ее невероятными возможностями. Это действительно конец человека как сущности. Я говорю это с прискорбием, господин Асури, вам тяжело это воспринять: вы потратили весь свой разум на создание рейтинга, чтобы хоть как-то остановить бешенство человеческое. Но это невозможно сделать в отдельном государстве. Человек не может развиваться обособленно от себя самого. Энергия, накопленная в вас, переливается вне зависимости от иерархии или обособления одной группы от другой. Чем больше плодите вы рейтингов социального существования, тем сильнее восстает та энергия, которую вы хотите исключить из себя. Поражение неминуемо. Вам открыли глаза лет сто пятьдесят или двести назад, но вы упрямо не оценили догадки Дарвина. Теперь расплачиваетесь, хотя уже и тогда было поздновато спохватываться. Могли бы просто задуматься…
Лотос, казалось, расстраивался больше профессора. Во всяком случае, он говорил все это с искренней горечью и, скорее всего, сожалел, что оказывается прав. Это заметил и Афа. Он осторожно подсел к Лотосу и легко коснулся его плеча. Тепло и твердость тела мужчины были приятны. Профессор смотрел на него и, кажется, даже ощущал его мысли.
– О какой догадке ты говоришь, Лотос? – наконец произнес профессор.