Читаем Рейтинг Асури полностью

– Вот что я понял, – продолжал Стаевски. – Понял какой-то глубиной, совсем не головой, совсем не сердцем. Чем-то непонятным, но таким мощным и твердым. Не знаю, как сказать. Ну, если ты способен разговаривать с другими мирами, то тебе это объяснять и не надо.

Стаевски вдруг посмотрел на профессора. От неожиданности, что на него смотрят глаза, Афа вздрогнул. Именно глаза, другого профессор просто не замечал. Глаза смотрели на Афу откуда-то издалека, совсем не из этого мира, строгие и одновременно спокойные, даже умиротворенные. Никогда Стаевски так не смотрел – всегда в прищуре или постоянно двигающимися зрачками, словно старик пытался не пропустить ни одной детали, отчего никогда ничего и не замечал. Сейчас глаза были абсолютно неподвижны, но живы. Странное ощущение оставалось после этих глаз. Ни одного, даже совсем мизерного движения, словно застыли в бесконечности эти глаза – они были живы и смотрели на профессора. Он чувствовал взгляд. Так однажды Афа смотрел на картину, портрет, который впивался взглядом в профессора. Краски на полотне высохли еще триста-четыреста лет назад, а глаза смотрели на профессора сейчас, в это самое мгновение. Стаевски смотрел на Афу из безграничной вечности, смотрел и смотрел… Все мироздание глядело на профессора…

– У человека нет другого пути, Фалькао, чем путь к Богу. Все остальные дороги – это путь от Бога, куда бы они ни вели. А путь к Богу может быть различным. Я, во всяком случае, знаю о двух вариантах. Твоем и моем. Твой путь прямой и требует от человека недюжинной силы чувства, воли, ума и еще многого. И результат я вижу, Фалькао… Ты уже не человек, ты почти бог. Не знаю, как сказать. Ты сам понимаешь себя и о себе… А есть и мой путь, факир. Я пришел к нему этой ночью, хотя оказалось, что иду по нему уже приличное время. Это путь слабого человека. Не такого, как ты. Не первооткрывателя, если сказать высокопарно… Я утром встаю и пью кофе. И пока пью, думаю: как пришпандорить к палке вторую палку? Чтобы держалась и еще служила человеку долгое время. Вот что я думаю. А потом иду в мастерскую и делаю то, что придумал утром. Делаю целый день. А вечером я ложусь спать и думаю, уже лежа: как сконструировать шарнир, чтобы двери могли закрываться и не открываться от ветра. Это я тебе пример привожу. Главное, Фалькао, в том, что я не помню себя ни одной секунды отдыхающим или бездельничающим. Но я не изнуряю себя, поэтому не нуждаюсь в длительном отдыхе. Я с радостью работаю… Ты знаешь, почему наша цивилизация терпит крах? Я тебе скажу: когда-то давно, на заре своей, люди пришли к хитрому правилу: одним оставить непосильный труд, а другим – возможность ничего не делать. Всем так понравилось, что изобретения или открытия служили теперь исключительно облегчению труда. Даже не облегчению, а ускорению. Чтобы оставить как можно больше времени для ничегонеделания. Езус Мария, вот она, наша цивилизация! Труд заменен на размышление о труде. Дурачки, вроде фанатиков, пытаются избавить себя от бессмысленного отдыха, закрываются все вместе в укромном уголочке и пашут круглосуточно или молятся. Трудятся, чтобы заполнить время безделья, молятся, чтобы заполнить праздномыслие. А смысл труда? Смысл труда – занять себя! Тупик, Фалькао.

Стаевски допил кофе и встал. Поднялся и профессор.

– Афа, я счастлив, не лишай меня этого, прошу тебя. Обними меня и прощай!

Мужчины обнялись и разошлись, каждый в свою сторону. Уже в спину старик крикнул:

– К Варгасу зайди, он ждет тебя…

<p>L</p>

Вождь сидел у своего дома и играл с кем-то из поселенцев в нарды. Стаевски постарался украсить доску, собрал коллекцию маленьких плоских камешков и подарил Варгасу. В Байхапуре нарды были игрой номер один. Устраивались даже чемпионаты республики. Здесь, в городке, тоже не было отбоя от желающих. Игра была настоящим событием – долго еще не смолкали разговоры о том или ином поединке. Здесь были большие мастера, выиграть у них не удавалось никому или удавалось, но крайне редко. Вождь слабо играл в нарды, он и сам это понимал, но беззаветно любил состояние азарта и риска. Ему разрешали вне очереди, проиграв две-три партии, Варгас уступал свое место и закрывался в домике, чтобы никто не видел на лице его откровенную досаду…

Завидя профессора, вождь заменил себя на другого игрока, вышел навстречу Афе. Они пожали друг другу руки и вошли в палатку вождя.

– Варгас, вечером придет катер, и я уеду в Байхапур…

– Подожди, Фалькао. – Варгас остановил профессора. – Садись.

Они уселись друг напротив друга. Афа решил не начинать первым. Когда молчание затянулось, вождь не выдержал:

– Фалькао, правила наши просты, ты их знаешь. Любой, кто появляется в нашем поселении, обязан принять законы, которые установлены здесь. Если человек хочет уйти, ему никто никогда препятствовать не будет. И это ты знаешь. Третье условие тебе также известно – возращение невозможно. Ты это знаешь?

– Да, вождь, знаю…

Перейти на страницу:

Все книги серии Ковчег (ИД Городец)

Наш принцип
Наш принцип

Сергей служит в Липецком ОМОНе. Наряду с другими подразделениями он отправляется в служебную командировку, в место ведения боевых действий — Чеченскую Республику. Вынося порой невозможное и теряя боевых товарищей, Сергей не лишается веры в незыблемые истины. Веры в свой принцип. Книга Александра Пономарева «Наш принцип» — не о войне, она — о человеке, который оказался там, где горит земля. О человеке, который навсегда останется человеком, несмотря ни на что. Настоящие, честные истории о солдатском и офицерском быте того времени. Эти истории заставляют смеяться и плакать, порой одновременно, проживать каждую служебную командировку, словно ты сам оказался там. Будто это ты едешь на броне БТРа или в кабине «Урала». Ты держишь круговую оборону. Но, как бы ни было тяжело и что бы ни случилось, главное — помнить одно: своих не бросают, это «Наш принцип».

Александр Анатольевич Пономарёв

Проза о войне / Книги о войне / Документальное
Ковчег-Питер
Ковчег-Питер

В сборник вошли произведения питерских авторов. В их прозе отчетливо чувствуется Санкт-Петербург. Набережные, заключенные в камень, холодные ветры, редкие солнечные дни, но такие, что, оказавшись однажды в Петергофе в погожий день, уже никогда не забудешь. Именно этот уникальный Питер проступает сквозь текст, даже когда речь идет о Литве, в случае с повестью Вадима Шамшурина «Переотражение». С нее и начинается «Ковчег Питер», герои произведений которого учатся, взрослеют, пытаются понять и принять себя и окружающий их мир. И если принятие себя – это только начало, то Пальчиков, герой одноименного произведения Анатолия Бузулукского, уже давно изучив себя вдоль и поперек, пробует принять мир таким, какой он есть.Пять авторов – пять повестей. И Питер не как место действия, а как единое пространство творческой мастерской. Стиль, интонация, взгляд у каждого автора свои. Но оставаясь верны каждый собственному пути, становятся невольными попутчиками, совпадая в векторе литературного творчества. Вадим Шамшурин представит своих героев из повести в рассказах «Переотражение», события в жизни которых совпадают до мелочей, словно они являются близнецами одной судьбы. Анна Смерчек расскажет о повести «Дважды два», в которой молодому человеку предстоит решить серьезные вопросы, взрослея и отделяя вымысел от реальности. Главный герой повести «Здравствуй, папа» Сергея Прудникова вдруг обнаруживает, что весь мир вокруг него распадается на осколки, прежние связующие нити рвутся, а отчуждённость во взаимодействии между людьми становится правилом.Александр Клочков в повести «Однажды взятый курс» показывает, как офицерское братство в современном мире отвоевывает место взаимоподержке, достоинству и чести. А Анатолий Бузулукский в повести «Пальчиков» вырисовывает своего героя в спокойном ритмечистом литературном стиле, чем-то неуловимо похожим на «Стоунера» американского писателя Джона Уильямса.

Александр Николаевич Клочков , Анатолий Бузулукский , Вадим Шамшурин , Коллектив авторов , Сергей Прудников

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги