Рейхов сын

— Ну, чем порадуете, мужики? — маршал Тимошенко переводил усталый взгляд с Мерецкова на Ватутина и обратно.

— А нехреном радовать, Семен Константиныч, — ответил Мерецков, в кабинете которого и происходила беседа. — Японцы, конечно, молодцы, но…

— Кирил Афанасьевич! — перебил Нарком начальника Генштаба. — Говорю тебе, решение уже принято. Немцы, как только «Рихтгофен» войдет в строй, отправляют на Тихий океан оба свои авианосца, «Бисмарк» и «Шарнхорст» с «Гнейзенау». Италия… Ну, эти и рады бы хоть что-то послать, кроме субмарин, но после того, как палубники «Илластриеса» устроили налет на Таранто, у них в строю вообще ни одного боеспособного линкора не осталось: все, что Канингхем в открытом море не добил, все в ремонте. Но подводный флот они переводят в свои свежеприобретенные африканские владения почти полностью. СССР тоже должен поучаствовать в войне на Тихом океане. Это не обсуждается.

— Все это я понимаю, да только ничего хорошего у нас по результатам штабных игр не выходит. Последний раз Штеменко, он за «синих» был, Николая Федоровича, — Мерецков кивнул в сторону комкора Ватутина, — расчехвостил в пух и прах. Нельзя нам сейчас в войну с США вступать.

— Что, товарищи, — Тимошенко прищурился, — думаете не справимся? Берингов пролив не перепрыгнем?

— Откуда прыгать будем? — флегматично поинтересовался Ватутин. — Если из Петропавловск-Камчатского, Анадыря и Провидения, так можете сразу про них забыть. В смысле, вообще забыть, как про географические объекты. Американские бомбардировщики эти города вобьют ниже уровня моря. Да и то, это же не порты, а скорее стоянки, без должной инфраструктуры. Вот если американцы и канадцы большую часть своей бомбардировочной авиации в Австралию[65] переведут…

— Чего пока не предвидится, — произнес Мерецков. — Их разведка засекла переброску нашей дальнебомбардировочной авиации на Дальний Восток, и сейчас они накапливают средства ПВО и авиацию на Аляске. А какая у нас дальавиация, сам, Семен Константинович, знаешь. ДБ-3 — говно, Ил-4 — модифицированное говно, Ер-2 тоже не сахар, а Пе-8 в войсках всего двадцать три штуки. К тому же их и эскортировать чем-то надо. Но, положим, мы разбомбить сможем, а подальше их чем сопровождать? Поликарповский ТИС[66] подошел бы, да вот затык — их в природе всего два. И даже если бы авианосец «Щорс» уже был в строю, эскортировать бомбардировщики истребителями с него и «Комсомольца» для ударов по Аляске, это все равно что просто открыть на них кингстоны. Отыщут и утопят. А от налетов на Алеутские острова, которые они могут прикрывать с меньшей для себя опасностью, толку не особо-то и много будет.

— Да и даже не в этом дело, — негромко добавил его первый по оперативным и устройству тыла вопросам зам. — На Дальнем Востоке попросту недостаточное количество аэродромов. У американцев на Аляске их тоже не море разливанное, но они сейчас как раз их усиленно строят.

Тимошенко мрачно глядел на генштабистов, но молчал.

— В общем так, Семен Константинович, — Мерецков пододвинул папку, лежащую перед ним, к наркому. — Ты нам задание дал, мы выполнили. Можешь докладывать, что Генштаб, сволочи такие, считают вступление в войну с США до мая следующего года опасным для всего советского Дальневосточья, а высадку на территории США ранее апреля сорок третьего — совершеннейшей фантастикой: аэродромов на Дальнем Востоке нет, дорог нет, жилого фонда для солдат нет, баз снабжения нет, транспорта, в том числе и морского десантного, нет… Ни хера там, в общем, нет, потому и воевать нечем. Ну, а так… Вы командование, вы и решайте, когда и против кого в войну вступать. Или не вступать, что было бы гораздо лучше. Все расчеты, предложения и аргументы «против» вот в этой папке.

— Значит, полагаете крупномасштабную операцию невозможной? — Тимошенко нахмурился еще сильнее.

— Так точно, — твердо ответил Мерецков. — Если сунемся сейчас — хуже, чем в финскую кампанию, обосремся.

Окрестности Харькова, штаб 14-ой ттбр.

12 октября 1941 года, 12 часов 20 минут.

— Вызывал, Арсений Тарасович? — на пороге кабинета Вилко появился капитан Хальсен. Мокрый, поскольку за окном моросил промозглый осенний дождик, но, судя по всему, жизнью вполне довольный.

— Заходи, Максим Александрович, погрейся, — ответил майор, вставая из-за письменного стола. — Вот я еще жаловался, что на должности батальонного комиссара у меня писанины было много, а?..

Комбат бросил озабоченный взгляд на кипы бумаг, которыми был завален его стол, и потянулся, разминая затекшие плечи и поясницу.

— Чайку не желаешь? С лимоном.

— Очень даже желаю, особенно на халяву, — усмехнулся Хальсен и проследовал в кабинет. — Ты меня отругать вызвал, похвалить или предупредить?

— Перед фактом поставить, — вздохнул Вилко, раскочегаривая примус. — Ванницкий — дурак, ты об этом знаешь?

— Как же ты нехорошо, товарищ майор, о своем преемнике отзываешься, — хмыкнул капитан, снимая шинель и вешая ее на гвоздь, исполняющий в кабинете роль вешалки.