Регентство. Людовик XV и его двор

Беседуя с кем только можно, подкупая г-на де Гиша, умасливая лестью г-на д’Агессо и г-на Жоли де Флёри, пожимая руку лорду Стэру, помыкая принцем де Конти, отыскивая глазами молодого герцога де Фронсака, уже являвшего собой немалую силу, и обмениваясь вполголоса репликами с г-ном де Сен-Симоном, герцог Орлеанский принимал все меры предосторожности, связанные с намеченным на следующий день заседанием.

Часть ночи герцог Орлеанский провел в своем кабинете вместе с кардиналом де Ноайлем, тем самым, кому было поручено передать сердце покойного короля иезуитам и кто сказал, передавая им его:

— Святые отцы, теперь в вашем владении это сердце, всегда удостаивавшее вас своей дружбы и своего доверия, ибо великий король, смерть которого мы оплакиваем, всегда нежно любил вас.

Вместе с кардиналом герцог принял последние меры предосторожности, касавшиеся предстоявшего дня.

Наконец, этот долгожданный день наступил.

Рассвет застал герцога Орлеанского полностью готовым к предстоящей битве.

В восемь часов утра Парламент собрался под председательством Жана Антуана де Мема.

Был зачитан указ, содержавший официальное сообщение о смерти короля.

Затем, со всеми почестями, какие полагались королевским сыновьям и внукам, в зал ввели герцога Орлеанского.

Минуту спустя туда вошел герцог Менский, сопровождаемый графом Тулузским.

Герцог Орлеанский в свой черед пересек помост для судей и адвокатов и занял место выше герцога Бурбонского.

Пока он шел, г-н де Гиш глазами указал ему на своих людей.

Пока он располагался среди герцогов и пэров, г-н де Сен-Симон подал ему знак.

Когда он вошел в зал, лорд Стэр почтительно поклонился ему с балкона, где позади него, в полумраке, можно было различить гримасничающее лицо аббата Дюбуа.

Как видим, все были на своих местах.

Сражение началось с речи первого президента.

Все знают подробности этого достопамятного заседания, когда всего за несколько часов было камень за камнем разрушено здание, которое г-жа де Ментенон, отец Ле Телье и незаконнорожденные принцы так старательно возводили в течение десяти лет, проявляя при этом терпение и сноровку. Как и предвидел Людовик XIV, завещание и приписка к нему были аннулированы.

— Мы всемогущи, пока живы, — сказал великий король, — мертвые, мы бессильнее любого простого смертного.

Политическая власть, военная власть — все было отдано в руки герцога Орлеанского. Он должен был стать всего лишь председателем совета регентства, а был назначен регентом; командование отрядами военной свиты короля должно было быть отдано герцогу Менскому, а его отдали Филиппу И; герцог Менский должен был распоряжаться должностями, бенефициями и государственными постами, а унаследовал эту привилегию герцог Орлеанский. Кроме того, герцог Орлеанский получил право формировать по своему разумению регентский совет и даже все нижестоящие советы, какие ему будет угодно учредить. Герцог Менский сохранил за собой лишь главный надзор за воспитанием короля.

Что же касается герцога Бурбонского, который мог быть допущен в совет регентства лишь по достижении двадцати четырех лет, то герцог Орлеанский потребовал допустить его туда немедленно и добился своего.

Единственными оставленными в силе статьями завещания были те, что давали маршалу де Вильруа звание гувернера юного короля Людовика XV, а герцогине де Вантадур — звание его гувернантки.

Впрочем, ничего удивительного в сохранении завещательных распоряжений, касавшихся герцогини де Вантадур, не было: невозможно было отстранить королевскую гувернантку от исполнения ее обязанностей, не осудив ее действий.

Должность королевской гувернантки вводила ее в число высших должностных лиц, состоявших при короле.

Должность гувернера была всего лишь поручением.

Стоило новости о первом указе Парламента распространиться по Парижу, как весь город охватила радость. Герцог Орлеанский олицетворял собой будущее, то есть неизвестность, а неизвестность, ибо так пожелал для счастья рода человеческого Господь, это надежда. Герцог Менский олицетворял собой прошлое, бедствия войны за Испанское наследство, жуткий голод, мрачное уныние: короче, прошлое было смертью, будущее было жизнью.

Второй указ Парламента, изданный 12 сентября, подтвердил первый. На этом втором заседании, находясь на руках своей гувернантки, присутствовал юный король, произнесший краткую речь:

— Господа, — промолвил он своим тонким голоском, — я пришел сюда, чтобы заверить вас в своей любви. Мой канцлер выскажет вам мою волю.

Это было первое политическое заявление, произнесенное его величеством; за него он был вознагражден конфетами, которые дала ему гувернантка.

За свое последнее политическое заявление он был вознагражден суровыми упреками, которыми осыпала его Франция.