Салама скривилась. От ее былой красоты не осталось и следа. Лицо вытянулось, покрылось глубокими морщинами; тварь выгибала спину до тех пор, пока позвонки не стали торчать, словно шипы дикой розы. Я больше не мог вытерпеть этого — я побежал. Я вспомнил, где можно было укрыться!..
Теперь я здесь и пишу это письмо. Возможно, оно когда-нибудь попадет в руки тех, кто еще тешит себя надеждой, что раз они относятся к своим рабам хорошо, то у них никогда не появятся подобные Саламы или Натаниэли Тернеры. Черта с два — не появятся! Люди, разрешившие рабу перейти границы дозволенного, в конце концов поплатятся!
Сэмюэль Тернер, научивший Ната читать и писать, приобщивший чужеземца к религии, первый и поплатился. А следом за ним и шестьдесят ни в чем неповинных женщин и детей. Несмотря на мое доброжелательное отношение к чернокожим, сейчас я с огромным удовольствием вырвал бы глаза Натаниэлю Тернеру.
«Но ты не в том положении, масса Эд», — напомнил мне внутренний голос.
Теперь мне кажется, что не купи я Саламу, рабы восстали бы все равно. Живыми или мертвыми — они бы убили мою семью и меня.
Моя «удачная покупка» загнала меня в западню. Из любой ловушки можно выбраться с наименьшими потерями. В кои-то веки моя нерасторопность пошла мне на пользу. Оставшиеся три патрона в барабане кольта сослужат мне неплохую службу. Лучше умереть от пули, чем от рук этой фурии.
Я слышу: она стоит за дверью кладовки и ждет. Не думаю, что ее держат засовы на двери. Салама все знает наперед.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Николай Брылев
Ведьма
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Много стало хуторов и деревень, осиротевших в наши дни. Вымирает глубинка. Беспощадно стирает её время. Коснулось оно и хутора Березниковского.
Старики уже прожили свой век и лежат все на местном кладбище, молодежь разъехалась по разным городам необъятной России. Дома брошены, заросло всё бурьянами да колючками. Местами крыши провалились, а где-то и вовсе лишь остовы печные смотрят в небеса. Все заросло колючими тернами, боярышником да шиповником, одичавшими вишнями и яблонями.
Поговаривают, ведьма злая и лютая раньше в этом хуторе жила. Байки разные рассказывают — одна страшней другой. Многие из них я слышал. Только не верил никогда, что может такое быть. Думал, конечно, что брешут. Пока кой-чего сам не повидал. И вот как оно было.
Решили мы как-то с батей с вечеру порыбачить — ушицы сварить, а потом надеялись и на утренний клев, который на ранней зорьке очень хороший у нас случается.
Суть да дело, а уже заметно вечерело…
Собрались мы быстренько, и — в путь на своем стареньком «жигулёнке». Дорога как раз мимо заброшенного хутора пролегала. Смутно стало на душе у меня. Чую — что-то не то вроде, а что — не пойму.
Я и говорю: «Батя, а не кажется ли тебе, что не по той дороге мы едем?»
Батя только отмахнулся:
— Да, ну! — отвечает. — С чего бы?
А дорога тут прямо в чьё-то подворье, сильно заросшее бурьянами да кустами, упёрлась. Мотор «жигулёнка» неожиданно чихнул пару раз, да и заглох. Что только мы ни делали — не заводится, и всё! Тем временем окончательно стемнело.
«Делать нечего — придётся тут ночевать. Сынок, иди дров принеси, чай поставим, да повечеряем, чем Бог послал», — батя говорит.
«Хорошо», — отвечаю, окидывая взглядом заросли в поисках сухих сучьев.
Собрал хорошую охапку сухих яблоневых дров, благо, яблонь рядом много засохших. Но только к бате подошел, как за спиной раздался зловещий хохоток: «Хе-хе-хе-хе-хе!»
Я аж присел от неожиданности, и дрова из рук выронил. Словно из ниоткуда появилась передо мной древняя-предревняя бабка. Вся одежда на ней изорвана, ноги в обмотках, бледная. Одним словом — ужас ходячий…
— Давно, — говорит, — у меня гостей не было, казачки! Ой, давно… А тут вы, угоднички. Что ж, будете теперь меня веселить, пока первые петухи три раза не проголосят, хе-хе-хе!
А темнота вокруг все сгущается, и так мне от этого нехорошо…
Не успели мы с батей ничего понять, как вдруг очутились внутри какого-то дома — видать, прям в гости к этой старухе попали.