Марина смотрела и удивлялась сама себе: ее не тошнило, она не чувствовала ни ужаса, ни отвращения, к которым готовилась, когда услышала, что ей предстоит увидеть. У нее лишь возникло желание провести ритуал самой. Она будто нашла в глубоких беспросветных ущельях собственного Я, настоящую себя, закованную в цепи, освободила ее и явила миру новую Марину: кровожадную, одержимую, неустрашимую.
Ампутированное лицо с ярко-красной мякотью Санька небрежно швырнула на поднос, как вонючую ветошь, отслужившую долгий век на кухне. Кожа, вымазанная в крови, причмокнув, плюхнулась, сморщившись в уродливую физиономию.
Звук — мерзостней, чем скрежет ногтей по стеклу, чем пенопластовый скрип — заполнил пространство вокруг стола. Шершавое кхр-кхр-кхр рождалось под кинжалом ведьмы, когда она скоблила им череп Вячеслава, отчищая кость от остатков плоти.
Покончив с чисткой, Санька взяла маску, наполненную листьями и корнями мандрагоры, и аккуратно уложила на белую кость, из глазниц которой торчали два бликующих шара с истерично дергающимися голубыми кругляшами. Ведьма расправила новое лицо на черепе Вячеслава и соединила края настоящей и искусственной кожи. Затем зажгла свечу, накапала горячего воска на стыки и провела большими пальцами, стирая границу между старым и новым.
— Ну, вот и все, — Санька унесла поднос с отрезанным лицом в другую часть кухни и вывалила мясную кровавую тряпку в ведро.
Искусственный паралич, вызванный черным питьем ведьмы, быстро ослабевал, и Слава снова мог говорить и двигаться.
— Я хочу посмотреть, — произнес голос под восковой маской.
— Смотри, — указала хозяйка дома на зеркало на стене.
Слава, трясясь от пережитой боли и наступающего страха, подошел к нему. Из деревянного прямоугольника на него смотрело обычное лицо обычного мужчины. Кожа выглядела безупречно, как у любого здорового человека: ничего искусственного, ничего воскового в ней не проглядывалось. Он погримасничал корнями и листьями мандрагоры и все эмоции — гнев, радость, печаль, удивление, недовольство — отразились на маске.
— Оно настоящее!
— Нет, не настоящее, — возразила Санька. — Не обманывайтесь. У вас восковая кожа с полной имитацией натуральной. Вы наверняка ожидали, что вам налепят маску, и вы будете, как пластиковая кукла. Но не забывайте, где вы находитесь. Мне и не такое приходилось творить.
Марина с подозрением смотрела на Вячеслава: ей сложно было поверить, что человек у зеркала — ее муж. Походка его, голос его, манера двигаться и говорить его, но лицо совершенно чужое. Он подошел к ней, нежно обнял и мягко поцеловал в губы.
— Это все ради тебя. Нравится?
— Очень, — тихо слукавила Марина и задумалась, привыкнет ли она к этому лицу, которое совсем не в ее вкусе. С другой стороны — это ведь временно, нужно лишь подождать прихода Собирателя, и в следующий раз она вылепит того, кто будет ей гораздо милей.
— Спасибо. Вы спасли моего мужа, — Марина протянула ведьме толстый конверт.
— Спасти его может только настоящее лицо из плоти и крови, — ответила Санька, принимая конверт и провожая клиентов до двери.
Они вышли во двор и пошли к машине.
— Платок забыла! Иди заводи, я сейчас, — отдала распоряжение Марина и поспешила обратно к дому.
Шигонская ведьма ждала на пороге. Санька видела Марину насквозь и знала, что забывчивость здесь не причем: она хотела получить подробную инструкцию, как действовать, если ей все-таки удастся убедить мужа отнять у кого-нибудь лицо.
— Вы за этим или за этим? — в одной руке она держала шейный платок, а в другой несколько больших листов, сложенных пополам.
Марина улыбнулась и молча взяла и то, и другое.
— Спасибо. Вы очень добры, Александра.
— Не стоит, я не делаю для людей ничего доброго. И не называйте меня больше Александрой, если нам придется еще раз свидеться. Запомните: Санька я.
Прошло пятнадцать лет с той августовской субботы. За это время Слава ни разу не обращался к врачам и никогда не жаловался на плохое самочувствие. Все болезни обходили его стороной, и он давно позабыл, что такое высокая температура и лекарства…
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Вячеслав старательно оттирал пол, избавляясь от последних следов прежнего воскового лица и вместе с ним уничтожая восемь месяцев жизни под маской, очень похожей на одного популярного актера. Он с облегчением и радостью освобождался от остатков старого. Это лицо доставляло слишком много хлопот. Оно привлекало внимание, из-за чего Слава постоянно становился участником нелепых казусов, когда ничего не подозревающие люди подходили за автографами, принимая его за знаменитого красавца. Теперь эта часть жизни плавала в ведре бесформенными восковыми ошметками. Он снова другой — новый.
Вячеслав часто сожалел о том, что сделал тысячи дней назад, вот и сейчас он натирал пол и в который раз корил себя: «Не нужно было верить угрозам Марины. Она бы никогда не покончила с собой — уж слишком труслива, тем более для добровольной смерти».